структур – наивен. Город больше не повторяется согласно комплексу ощущений репродукции, зависящему еще от общей схемы производства, или согласно комплексу ощущений подобия, зависимому еще от схемы репрезентации. (Именно так еще происходит реставрация после второй мировой войны). Город не воскресает больше, даже в глубине – он создается заново, исходя из нечто вроде генетического кода, позволяющего повторить его бесконечное множество раз с помощью накопленной кибернетической памяти. Конец даже утопии Борхеса, карты, соизмеримой с территорией и полностью ее дублирующей: сегодня симулякр происходит не путем диблирования или редупликации, но посредством генетической миниатюризации. Конец репрезентации и имплозия, здесь также, всего пространства в ничтожно малой памяти, которая ничего не забывает, и никому не принадлежит. Симуляция необратимого порядка, имманентного, все более и более густого, потенциально пресыщенного, и который никогда больше не познает освобождающего взрыва.
Мы были культурой освободительного насилия (рациональности). Будь то культура капитала, освобождения производительных сил, необратимого расширения поля разума и поля ценности, захваченного пространства и колонизированного до мировых пределов – будь то культура революции, предвосхищающая будущие формы социального и энергии социального – схема та же: схема сферы в процессе экспансии, медленными или быстрыми фазами, схема
