— Я, знаете, не люблю стрелять, — горячился Никита. — В этом есть что-то подлое. Право, мне это трудно объяснить… но если ты вступился за правое дело, скрестил шпаги с негодяем и нанес ему рану, пусть даже смертельную, ты соучастник, потому что видишь, как умирает человек, ты видишь его лицо. И конечно, душа твоя содрогается от гибели живой плоти. Волей-неволей ты ставишь себя на место раненого или убитого и как бы страдаешь вместе с ним за убийство. А из пистолета, да еще на войне, пальнул в неведомое… Ощущение такое, что на одного человека наваливается сразу толпа, и все такие активные: один пулю льет, другой ружье ладит, третий готовит трут и порох, а я только нажимаю курок. И все, кто изготовил ружье и пустил его в дело, не испытывают к жертве не только ненависти, а вообще какого бы ни было чувства. Они равнодушны, а человек убит. Правда, все это академические рассуждения, так сказать, умозрительные. Я в своей жизни никого не убил.
— Вы совестливый человек, князь, — тихо заметил пастор.
Подбодренный его понимающим тоном, Никита продолжал:
— Посоветуйте, к какому роду войск мне присоединиться? К драгунам или к гусарам? Наездник я не плохой.
— Здесь, князь, я вам не советчик, — неизменно отвечал пастор Тесин.
И вот после проповеди и отпущения грехов иноверцам, которые пойдут убивать его соотечественников, Никита понял, какой груз несет на себе этот невысокий, узкоплечий молодой немец.
— Как же так, отче, вы благословили их на бой… а в глазах у вас слезы? — прерывающимся голосом спросил Никита.
— Я читал проповедь и тем, кто стоял передо мной, и тем, кто не мог меня слышать. Я жалею и плачу о них, о тех и об этих… И сейчас я дам вам совет. Князь, не берите лишнего греха на душу. Не убивайте! Солдаты — и русские и прусские — люди подневольные. Они присягу принимали, отечеству клялись — они не могут не идти в этот бой. Но вы человек штатский, у вас нет другого дела, как слушать голос собственной совести.
— Но у меня есть долг перед своей государыней, перед армией!
— Война — подлое дело. Здесь все не правы. Мой король любит воевать и несправедливо занимает чужие земли. Но и ваша армия пришла на чужую землю. Кистрин сожгли… Зачем? Если у вас есть долг перед вашей армией, похороните после битвы убитых и помогите раненым. И тех, и других будет очень много.
Никита не нашелся, как возразить.
Меж тем король Фридрих тайно от русских в одну ночь перешел Одер ниже Кистрина и отрезал Фермора от корпуса Румянцева, который направился к крепости Шведт.
Фермор никак не ожидал, что Фридрих явится так быстро, вот уж воистину скоропостижный король! Фермор узнал, что Фридрих находится на нашей стороне реки, когда отряд казаков натолкнулся на прусских голубых гусар. Последних было больше, и двадцать казаков было взято в плен, остальные ускакали.
Надо было немедленно решать диспозицию битвы и выстраивать полки. Нападения можно было ждать в любую минуту. Позиция для нас была удобной. Фермор поставил армию лицом к югу, к речке Митцель, надеясь защититься ее высокими крутыми берегами. Именно так была расположена наша тяжелая артиллерия. Вся русская армия встала большим каре, центр которого разместился на холме. Внутри каре на склоне холма находились обозы и конница.
Тогда Фермор еще не знал, что Фридрих пойдет на нас не с юга, как предполагалось, а с севера. Но прусские шпионы в подробностях донесли Фридриху нашу диспозицию, и Фридрих решил уничтожить русскую армию, прижав ее к реке и отрезав путь к отступлению.
В исторической и мемуарной литературе довольно подробно описывается поведение Фридриха перед этой битвой. Как всегда перед ответственным сражением, он заново написал завещание, хотя был совершенно уверен в своем успехе. Он боялся только неожиданностей, неизбежных в войне с русскими. Армия Фермора превосходила численностью его войска. Округляя, скажем, что наша армия, не считая обозов и нестроевых войск, имела пятьдесят тысяч. На вооружении у Фермора было 250 пушек. У Фридриха было 32 тысячи солдат и сто пушек. Такое соотношение король находил вполне нормальным. Он выигрывал сражения и при большем перевесе противника в людях и вооружении, поскольку на его стороне были скорость, уменье, дисциплина, смелость и сам Бог!
Он отомстит русским за сожженный Кистрин!
Цорндорф
В ночь накануне битвы Никита вместе с пастором Тесиным примкнул к обозу, стоящему внутри боевого каре. Там же предполагалось разместить лазарет. Странное он испытывал чувство. Вокруг огромное множество здоровых, любящих жизнь людей, они вовсе не хотят умирать и еще меньше хотят быть больными, но через несколько часов по велению непонятного Рока пройдут через чудовищную мясорубку, чтобы другие мужчины, чудом оставшиеся в живых, оказали им посильную помощь. И кто знает, может быть, завтра к вечеру он сам будет лежать с простреленной головой на груде окровавленных трупов. Никита обращал взор к деятельному, невозмутимому пастору, и неприятные эти мысли становились как бы отвлеченными, словно он читал поэму о войне и мысленно примерял на себя смертную судьбу героев.
А пастор Тесин занимался своими прямыми обязанностями. К нему подошел вдруг молоденький офицер, почти мальчик.
— Господин пастор, — сказал он еще ломающимся голосом. — Я и мои товарищи желали из ваших рук приобрести Святых Тайн и примириться с Богом. Еще мы хотели бы отдать вам вещи на хранение и сообщить последнюю волю.
Здесь повторилась та же история, что с казаками и калмыками, только пастор уже не удивлялся, только спросил мальчика:
— Вы воспитаны в греческой вере?
— Да. Но я и мои товарищи вам доверяем. Подошло еще несколько офицеров, все встали вокруг барабана, который служил пастору жертвенником, и служба началась. «Мы вам доверяем», — какие трогательные и простые слова, — думал Никита. — «И я доверяю, поэтому скажу пастору свою последнюю волю».
Ясная звездная ночь блистала над Цорндорфом. Никита нашел Большую Медведицу, Малую… Полярная, крохотная и самая важная звездочка, она указывала путь домой. Давно, в навигацкой школе, его учили находить в небе и атласе три главных звезды, по которым мореплаватели определяют путь корабля: Альдебаран (а Тельца), Альтаир (а Орла) и красный Антарес (а Скорпиона). Главные навигационные звезды так и не пригодились ему в жизни. Надо уснуть… хоть ненадолго, но уснуть, лечь в телегу, укрыться плащом. Говорят, битву выигрывает тот, кто лучше выспится.
Перед сном он нашел Тесина:
— Пастор, могу ли я просить вас выполнить последнюю мою волю, если завтрашний день будет для меня смертельным?
— Я слушаю вас, — тихо сказал пастор. Боже мой, сколько последних просьб и пожеланий уже выслушал он в этот день и как человек честный записал в памятной книжке.
— Найдите и защитите девицу Мелитрису Репнинскую. Если меня убьют, я завещаю ей все, что мне принадлежит.
— Не думаю, что мне удастся выполнить ваше последнее пожелание. Вопрос с наследством решает завещание.
— Я написал. Вот оно. Здесь всего четыре слова и подпись.
— Подпись должен удостоверить ваш закон, а не лютеранский пастор. Но я сделаю все, что будет в моих силах, князь. И подопечной вашей помогу. Но будем уповать на Бога. Вы останетесь живы, — и он перекрестил Оленева лютеранским крестом.
Фридрих добился того, чего хотел. Русской армии утром пришлось спешно перестраиваться, предполагаемый тыл стал фронтом. Уже разнесся по армии слух: король прусский не может простить сожженный Кистрин, потому повелел своим солдатам пленных не брать и не давать пощады ни одному
