закрыл глаза, расслабился, пытаясь опять нырнуть в сладостный сон — шутка ли, встать в эдакую рань! Только бы не встретиться с лихим русским отрядом! Для встречи с регулярной армией, будь то русский или прусский караулы, у него есть верные документы с печатями и подписями, но казакам паспорта не предъявишь, у них повадки разбойников, и в них надо будет стрелять.
С этими приятными мыслями он и заснул, а проснулся внезапно, как от толчка, и обнаружил, что они опять остановились, хоть для этого не было никаких видимых причин.
— Что на этот раз случилось? — спросил он кучера.
— Багаж надо поправить, ваше сиятельство. От быстрой езды веревки ослабли. Как бы нам сундук не потерять.
Карета стояла на лесной дороге, вокруг росли высокие без подлеска клены и грабы. Листья на деревьях кое-где подернулись осенней желтизной, но трава была совсем зеленой, на узорных папоротниках играл свет — мирная, благостная картина. Сакромозо опять смежил веки, но вдруг произошло неожиданное — пол под ногами рыцаря заходил ходуном, а сзади что-то обвалилось с неприятным треском. Казалось, что карета рушится. Удивленный Сакромозо обернулся назад, ощупал стенку, обивку — все на месте. Он решил было выйти наружу, но дверца кареты неожиданно отворилась сама, и он увидел направленное прямо ему в лоб дуло пистолета.
«Нападение, разбойники… Как они здесь очутились?» — пронеслось в голове. Трусом Сакромозо не был никогда, но он забыл, как отяжелело, заржавело его тело, а потому легко проделываемый когда-то трюк — откинуться назад, ударить ногой по руке противника, заставить его выстрелить вверх, а потом броситься на него со шпагой, десятки раз проделанный трюк не получился. Его просто схватили за ноги и выволокли из кареты, пребольно стукнули головой вначале об пол, потом о подножку кареты и, наконец, об землю. Тот же наглый, сильный перевернул его на живот, завел назад руки и крепко их связал.
— Готов, — услышал он голос собственного кучера.
Голова болела нестерпимо, и это мешало Сакромозо думать в правильном направлении. Первой мыслью была твердая уверенность, что мерзавец-кучер пронюхал о его планах, каким-то образом снесся с комендантом Шаком, и теперь его с позором повезут назад в Кистрин. Руки меж тем шарили по карманам. Если его предположения верны, то где-то в кустах должен прятаться отряд, одно непонятно, почему его не задержали сразу после прусского пикета? Впрочем, нет, тогда задерживать было рано, у них не было никаких доказательств. Для пруссаков он ехал на встречу с Фридрихом. Сейчас, когда карета направилась в противоположную сторону, доказательства у них, пожалуй, есть. Но это все вздор! Он никому не поверял своих планов, а в Познань он ехал, чтобы встретиться в монастыре ионнитов с верными людьми. Отрезвило Сакромозо слово «шифровка», произнесенное по-немецки, а потом по-русски. Мой Бог, как он не заметил, что негодяи сползли с немецкого языка на русский? Понять бы, о чем они толкуют? Второй голос тоже казался знакомым, только никак нельзя было вспомнить, где он его слышал. В памяти всплыло что-то уютное, домашнее, пылающий камин, кофе, почему-то фигурка шахматного коня, зависшая в руке над клетчатым полем. Однако о какой шифровке они толкуют? А… «Некоторый искренний друг ниспровергает твое хотение…» Поиграйте, господа, с этой шифровкой, повертите ее в руках… Много же вы выжмете из этих цифр ценной информации!.. Он тихо рассмеялся. Хотя радоваться тут нечему, мерзавец и неуч этот магистр Жак. Где оно, обещанное «щастие»?
Он поднял голову, мнимый кучер уже рылся в его саквояже. Как и следовало предположить, его интересовало не столько золото, сколько тайная бумага, которая лежала на самом дне. Кучер с жадностью схватил послание к Фридриху из Лондона и углубился в чтение.
— Хорошая новость, Сашка! Англичане отказываются воевать с нами на море. Во всяком случае в эту кампанию.
— Ненавижу… — Сакромозо показалось даже, что он проскрежетал зубами, разжигая в себе злость, но тут же понял, что настоящей злобы не было, а был только истерический озноб, вызывающий желание хохотать в голос. Ну не глупейшая ли ситуация — быть схваченным собственным кучером, а в качестве ценнейших сведений подсунуть противнику магическое гадание сумасшедшего магистра и наглый ответ англичан, который наверняка уже известен в Петербурге. «Я испровергну все ваши желания, господа! — он уже хохотал, не скрываясь, — к вашему маленькому, поганому щастию!»
— В карету его. Пора ехать.
Сакромозо подняли, как куль, уложили на прежнее место. Ноги тоже, идиоты, связали. Второй, тот, что с пистолетом, сел напротив, и рыцарь мог его, наконец, рассмотреть. Батюшки, да это Белов!
— Откуда вы тут взялись, друг мой? — стараясь выглядеть спокойным и в меру удивленным, воскликнул Сакромозо.
— С неба упал, — буркнул Александр. — Если будете орать, засуну в пасть кляп. Понял? — пистолет его был направлен прямо в живот рыцаря. — Если встретим прусский разъезд, я дам вам ваши документы, предъявите их. Скажете еще, что везете пленного русского офицера, но заблудились.
— Как же я покажу документы, если у меня руки связаны?
Нервы Сакромозо сдали, и в животе его странно и неприлично забурчало, правильно говорят, что внезапный испуг приводит к расстройству желудка. Но он же не испугался! Он все время себя контролировал. Видимо, недостаточно…
— Руки я вам успею развязать, — сказал Белов и умолк, напряженно глядя в лицо Сакромозо.
Лес кончился, пошли поля, опоганенные войной. Земля эта была как бы ничейной, крестьяне ушли из сожженных деревень; армиям, как прусской, так и русской, здесь было нечем поживиться, мародеры подчистили все до дна.
Сакромозо устал делать вид, что спит, руки за спиной стали чугунными, потом совсем онемели, предательски стала ныть печень.
Каждая рытвина на дороге отзывалась острой болью в затылке.
— Вы не могли бы связать мне руки как-нибудь иначе? Спереди, например? — вежливо спросил Сакромозо.
Белов не обратил внимания на его слова. Так же учтиво рыцарь поинтересовался, почему ему вероломно схватили, зачем связали? Белов молчал и только на вопрос: куда же его везут с такой поспешностью, ответит неожиданно злобно:
— В Сибирь. Самое вам, поганцу, там место! Будете дружить с туземцами и медведями.
Бурчание в животе неожиданно смолкло, но Сакромозо почувствовал, что похолодел весь, слова о Сибири звучали вполне правдоподобно.
— Почему вы меня так ненавидите? Когда-то мы отлично ладили! Что изменилось? Воюют два государства, не поделили сферы влияния. Это бывает… Но зачем примешивать личные взаимоотношения к военному спору нескольких стран?
Белов меж тем переложил пистолет в левую руку, сжал коленями ноги Сакромозо и перерезал ножом веревки. Рыцарь блаженно потянулся, быстрыми суетливыми движениями потер, словно ополоснул, кисти рук. Белов усмехнулся, великая княгиня Екатерина очень точно описала этот жест. Руки его были тут же опутаны веревкой почти до локтя, но с лица Сакромозо не исчезло довольное выражение, если руки лежат на коленях, жить можно!
— Вы циник, Сакромозо, — сказал, наконец, Белов, — но в одном вы правы. У меня есть к вам, так сказать, личная и вполне законная ненависть. Я познакомился с вами очень давно, хоть вы ничего не знали об этом. И не видя вас, поклялся отомстить. Это было десять лет назад, в России.
— Так мы познакомились в Петербурге?
— Вот именно. Познакомились… По вашей вине в темницу попал невинный. Я друг и доверенное лицо князя Оленева! — голос Александра зазвенел. — И теперь готов расплатиться с вами сполна.
— Вот глупость какая! — бросил граф небрежно. — Я и думать об этом забыл. Это же не я упрятал вашего князя в крепость. Насколько я помню, он сам явился к великой княгине на свидание, а потом, чтобы не запятнать честь дамы, решил поселиться в крепости навечно. Это его право, — Сакромозо вальяжно откинулся на спинку сиденья. — А что по-вашему должен был делать я? Явиться в русскую крепость и сказать, что вместо меня сидит другой человек? Мол, выпустите его, я займу его место. Так, что ли? — он откровенно издевался над этой старой историей, и над Оленевым, и над собеседником.
Белов даже передернулся от ненависти.
— Вообще-то порядочные, честные люди так и поступают, — пистолет ходил ходуном в его руке.
