это самое верное средство вызвать у расстроенного человека приступ рыданий, но сейчас почему-то ощутила глубокую благодарность к Мишель за проявленное тепло. Не так уж много искренности в их отношениях, чтобы этой искренностью пренебрегать.
Дверь кабинета миссис Филлипс открылась.
Молчание.
— Карен?
— Что? — довольно грубо отозвалась Карен, правда, из-за всхлипа это было не так очевидно.
— У вас что-то случилось?
— Извините, миссис Филлипс, мы тут… — начала Мишель.
— Карен, по-моему, вам нужен выходной, — задумчиво проговорила миссис Филлипс и проследовала через приемную в коридор. У дверей рассеянно обернулась: — Завтра можете не приходить.
— Спасибо, — машинально бросила Карен.
По краю сознания скользнула мысль: это она меня так увольняет? Мысль отозвалась испугом, и Карен возненавидела себя за это малодушие.
Рабочий день закончился, как и положено, в шесть. Карен, пересиливая себя и продираясь, как сквозь вату, через собственное нежелание что-то делать, выполняла рутинную работу. Было стыдно за сегодняшний срыв, но не очень: сил на глубокие чувства не осталось. В Карен крепло ощущение, что она уже давным-давно умерла и только ее бренная оболочка до сих пор ходит, даже иногда бегает, что-то кому- то объясняет, что-то улаживает… Мишель предприняла пару неуверенных попыток ее развеселить, но тяжелый, мутный взгляд Карен все ей объяснил. По крайней мере, Мишель не обиделась. Жить, когда напротив тебя сидит обиженный на тебя же человек, совершенно невыносимо.
В шесть тридцать две миссис Филлипс вышла из кабинета. Мишель подала ей песцовое манто. Карен мимоходом подумала, что цеплять на себя меха, когда на улице даже снег тает, не долетая до земли, и когда личный шофер доставляет тебя от офиса до крыльца собственного дома, как-то нерационально. Возразила себе: красота не требует рациональных объяснений.
Миссис Филлипс посмотрела на нее с совершенно непонятным выражением лица и попрощалась как обычно, с обеими секретаршами сразу.
— До свидания, миссис Филлипс! — ответили Карен и Мишель почти в один голос.
— Слушай, как ты думаешь, каким образом ей удалось стать «миссис»? — тихо спросила Мишель спустя полторы минуты после того, как за начальницей закрылась дверь приемной.
Когда-то Карен и сама себе задавала этот же вопрос. Потом поняла, что это одна из величайших тайн бытия. Впрочем, раньше Карен еще очень интересовалась, почему на руководящем посту в фирме, которая занимается таким откровенно «мужским» делом, как выпуск компьютерных программ, — женщина. Да еще такая, как миссис Филлипс. Впрочем, у совета акционеров никогда не было к ней претензий. Видимо, талант.
— Приворотное зелье не иначе. Или недосмотр судьбы. Или мистер Филлипс — душевнобольной, — вздохнула Карен. — А вообще-то мне все равно. Я домой.
— А я еще посижу, а то без предварительной подготовки завтра она не справлюсь.
Карен бросила на Мишель пристальный взгляд — нет, не сердится, просто констатирует факт. Это хорошо. Осваивается с работой.
— Может, тебе куда-нибудь слетать на выходные? — предложила Мишель. — Развеешься. Если хочешь, я позвоню двоюродному брату, он у меня в Париже…
— Нет, спасибо, я… Я лучше просто отдохну.
Карен почувствовала, как на глаза сами собой наворачиваются слезы. Что же это за наказание такое? Конечно, для женщины поплакать — дело нехитрое, был бы повод, но она всегда считала себя выше этих вечных истерик.
Погода к вечеру, кажется, испортилась еще больше. Что за жизнь? Видеть солнце только из окна офиса! Бежишь на работу — еще темно, бежишь с работы — уже темно… Летом проще, а с другой стороны, летом острее чем когда бы то ни было хочется отдыхать, валяться на идиллическом песчаном пляже где- нибудь во Флориде, смотреть на беззаботных загорелых людей…
Карен поспешно отогнала мысль о том, что последний ее отпуск имел место почти два года назад и закончился он глубокой депрессией по поводу «а принца все нет». Почему-то даже на калифорнийских пляжах ее не поджидало большое личное счастье и избавление от всех проблем. Более того, даже легкого курортного романчика завести не удалось, что окончательно убило в Карен веру в себя как в женщину.
Нью-Йорк уже начал готовиться к Рождеству — забавно, до него еще больше месяца. Знают, паршивцы, как не хватает людям праздника и сказки! Кое-где появились в витринах пушистые елочки, яркие шары и мишура, и вообще, вечерний город заблестел ярче…
Карен смешалась с толпой, вливающейся в подземку. Иногда удивительно приятно ощутить себя частью чего-то большого, живого, пусть и не очень доброго и разумного. Можно позволить себе быть слабой и незаметной. Поднять воротник повыше — без надобности — и уютно. Вот только гладкие стены, облицованные белой плиткой, очень холодные даже на вид, и света, как ни крути, под землей мало.
Карен не любила читать в метро — ей было гораздо интереснее понаблюдать за окружающими или просто подумать о чем-нибудь важном. Не так уж много у нее времени, чтобы побыть наедине с собой. Вот и сейчас ее взгляд скользил по пассажирам, которых судьба втиснула в тот же конец вагона, что и ее.
Чернокожая женщина средних лет, тучная, но с усталым, изможденным лицом. Наверняка у нее трое или четверо детей. Да, никак не меньше трех. И муж работает где-нибудь в полицейском участке. А младший или младшая наверняка еще ходит в детский сад…
Трое мальчишек, лет по тринадцать-четырнадцать, сидят рядом с женщиной и перебрасываются только им понятными шуточками, смеются надтреснуто и громко. У одного в ухе пять, нет, шесть серег. У другого из-под вязаной шапочки торчит ярко-зеленая прядь челки. Далеко пойдут ребята…
А вот стоит парочка. Надо же, в этом городе кто-то еще успевает любить! По крайней мере, крутить романы. Парень с короткими светлыми волосами и худенькая, совсем молоденькая девушка лет семнадцати на вид, в некрасивых грубых перчатках, жмутся друг к другу, им хорошо, наверное, сегодня вечером займутся любовью, если есть где…
Карен ловит в темном окне собственное отражение — размытое, тусклое, откровенно невзрачное. Самое неприятное, что дома ее ждет в точности такой же вечер. Скучно до тошноты. Может, позвонить Кэтти? Нет, гнусно использовать друзей исключительно как лекарство от плохого настроения. Помнится, в последний раз Карен звонила подруге по колледжу две с половиной недели назад. Потому что закралось подозрение, что у Кэтти на носу день рождения, а Карен опять про него забыла, и надо было осторожно прозондировать почву. День рождения у Кэтти, как выяснилось, в декабре, и Карен вздохнула с чистой совестью. Хотя, конечно, какая может быть чистая совесть, если постоянно путаешь дни рождения друзей?
Впрочем, то, что друзья еще не забыли, как ее зовут, и не разбежались, — несомненный плюс.
Поднимаясь на эскалаторе, Карен по привычке разглядывала лица тех, кого бегущая лестница несет ей навстречу. Взгляд скользнул по лицу молодого мужчины — высокий, светлоглазый, с густыми рыжевато- русыми волосами и маленькой бородкой, похож на француза — и остановился. Парень этот то ли напоминал кого-то, то ли… Он посмотрел ей в глаза — тоже неравнодушно. Красивый. Карен почувствовала, что щеки теплеют от румянца и ширится в животе холодная пустота — волнение, страх, смущение. Так они и стояли, каждый на своей ленте, пока…
«Пока эскалатор не разлучил их», — огрызнулась на себя Карен. Ну нельзя же быть в двадцать пять настолько наивной, чтобы влюбляться в незнакомцев в метро!
Наверху она остановилась, прижавшись к стене, чтобы человеческий поток не смел ее. И зачем-то простояла минуты четыре, а может, и больше. Потом еще раз отругала себя за романтические бредни, которые суть девичья глупость, и двинулась к выходу.
Дома все было примерно так, как Карен и ожидала. Вообще приходить в дом, где тебя никто не ждет, иногда бывает трудно (иногда об этом просто не думаешь). Сегодня Карен, очевидно, недостаточно выложилась на работе, потому что тоска накатила на нее вместе с волной запаха пиццы, разогреваемой в микроволновке. Мэрайа и Сибил, занимавшие вторую спальню и гостиную, конечно, были неплохими девчонками, никогда не приставали с расспросами и не предъявляли Карен претензий (кроме утреннего
