подавленные силами тайной полиции.
Лайам помолчал, вспоминая первый вечер, проведенный с Сантьяго и его семьей. Мужчины взволнованно говорили о судьбе своей страны, о неминуемой гражданской войне, а Марисала тихо сидела в уголке — худенькая девочка с двумя «хвостиками» и огромными тревожными глазами. Но, когда Лайам вышел и направился к арендованной машине, чтобы возвратиться в отель, Марисала вышла вслед за ним.
— В тот день я встретил Марисалу впервые, — продолжал Лайам, стараясь говорить сухо и отрешенно. Но голос его дрогнул. Когда речь шла о Марисале, Лайам не мог оставаться спокойным. — Ей было всего пятнадцать, и…
Такая прекрасная! Юная, чистая, невинная. Словно наяву, он видел, как она выходит из тени садовых деревьев и дрожащим от волнения голосом называет свое имя. Да, она — простая девчонка и ничего не понимает в политике: но ей есть что сказать американскому журналисту, и она не побоится заговорить!
— Она просила, чтобы я поговорил с мужчинами, — продолжал Лайам, — убедил их не начинать войну из-за политических разногласий. Мы проговорили несколько часов — она немного говорила по- английски, я — довольно сносно по-испански. Клянусь тебе, Стью, я в жизни не встречал второй такой девушки, но… она была еще ребенком.
Лорен слушала молча, не перебивая.
— Марисала сказала, что боится за дядюшку — и, как оказалось, боялась не зря. — Лайам почувствовал, как подступает к горлу знакомая тошнота, и сжал зубы. После паузы он продолжил бесцветным голосом: — Мы с Сантьяго договорились встретиться через два дня в одном кафе в Пуэрто- Норте. Не знаю как, но об этом пронюхала тайная полиция. Они явились, чтобы арестовать нас обоих. Я понял: они знают, что я американский журналист, и сделают все, чтобы я исчез навеки. И я бросился бежать.
Лайам стоял у окна, пристально глядя на крыши соседних небоскребов. Он не мог взглянуть Лорен в лицо — боялся, что на лице его отражается ужас, пережитый в ту минуту. Оглушительная пальба за спиной, свист пуль, толчок, бросивший его лицом в грязь, и невыносимая боль…
— Мне удалось скрыться, однако я был серьезно ранен. Нелегально покинуть остров я не мог: ведь меня искала полиция. Мне некуда было идти — и я пошел к Марисале. И она меня спрятала.
— Продолжай, — кивнула Лорен.
— Я поправлялся долго и тяжело. Только через три месяца я встал с постели и лишь через шесть месяцев окреп настолько, что решился на побег с острова на рыбачьей лодке… — Лайам умолк, сжимая ладонями виски.
— А что случилось с Сантьяго?
— Все это время он провел в застенке. Мы даже не знали, жив ли он.
— А затем твой брат приехал и вытащил тебя оттуда?
Лайам покачал головой.
— Нет, это случилось позже, гораздо позже… Тайная полиция узнала, что отец Марисалы нанял лодку. Им не составило труда догадаться, что лодка предназначается для меня — я ведь по-прежнему числился в розыске. А диктатор хотел быть уверен, что я останусь здесь навсегда! Отряд полиции обыскал всю деревню, но меня не нашел. Тогда капитан Томас Васкес объявил, что, если я немедленно не сдамся, его люди расстреляют всех мужчин и мальчиков и сожгут селение.
Лайам старался излагать только сухие факты — но ни один человек, имеющий сердце, не смог бы говорить об этих «фактах» без дрожи в голосе.
— Я сдался, но Васкес не выполнил своего обещания. Он все равно расстрелял всех мужчин и мальчиков в деревне. Среди казненных были отец и брат Марисалы.
Лорен тихо ахнула, но Лайам этого не слышал. Он снова был там. Снова видел дула автоматов, нацеленные на ни в чем не повинных крестьян.
Марисала тоже была там, и снова, как наяву, Лайам видел ее расширенные от ужаса глаза. Видел, как она с криком бьется в руках женщин, как, не замечая опасности, бежит к мертвому отцу, обнимает еще не остывшее тело…
— После этого Марисала присоединилась к армии повстанцев, — закончил он. — Я попал в тюрьму, а Марисала взяла винтовку своего отца и ушла на войну.
«Неужели мне удалось описать весь этот ужас несколькими фразами?» — изумленно спросил себя Лайам.
— Все знали, что Марисала — племянница Сантьяго; это помогло ей завоевать авторитет у повстанцев. Вскоре она стала одним из лидеров освободительного движения. К семнадцати годам она командовала взводом «коммандос».
— Удивительно! — заметила Лорен, кладя ногу на ногу — Лайам снова услышал шелковый шелест ее юбки. — Мне казалось, женщины в Латинской Америке считаются людьми второго сорта.
Лайам кивнул.
— Так и есть. Это нетипичная история. И Марисала — удивительная девушка.
— Очевидно, да.
— Однажды повстанцы взяли штурмом тюрьму и освободили меня. За нами гнался сам Томас Васкес со своими приспешниками, а я после полутора лет в тюрьме был… не в лучшей форме.
«Это еще мягко сказано», — подумал он.
— Как раз тогда на остров приехали мой брат и невестка, — продолжал Лайам. — Марисала связалась с ними и помогла им вывезти меня из страны.
Лорен отпила из бокала.
— А теперь Марисала в Бостоне.
— Она поступила в университет, но с документами вышла какая-то путаница, и для нее не нашлось места в общежитии.
— И ты поселил ее к себе.
— Только на несколько дней.
«Господи, помоги мне завтра же найти ей подходящую квартиру!» — мысленно взмолился он.
— Послушай, мне не хочется так сразу превращаться из друга снова в редактора… но, как ты думаешь, не согласится ли Марисала дать нам интервью? История необыкновенная, и…
— Нет, — отрезал Лайам. — И не думай. Сантьяго поручил мне заботиться о ней — а я никогда на это не соглашусь. Ей незачем снова вспоминать весь этот ад. И, видит Бог, ей вовсе не нужна известность! Сантьяго хочет, чтобы она жила нормальной, цивилизованной жизнью.
Лора поднесла бокал к губам и бросила из-за его края быстрый взгляд на Лайама.
— Может быть. Но чего хочет сама Марисала?
Марисала никак не решалась зайти к Лайаму в спальню.
Уже несколько долгих минут она стояла в дверях, размышляя, относятся ли слова Лайама «Будь как дома» к его комнате?
Со своего места ей открывалась кровать — беспорядочное нагромождение подушек и одеял. Вдвое больше обыкновенной двойной кровати, она казалась Марисале самым идеальным местом для страстной любви.
С другой стороны стоял гардероб благородного темно-коричневого дерева. У окна — несколько тренажеров.
Занавески прикрыты; сквозь них пробивается лишь один ярко-оранжевый луч заходящего солнца.
«Будь как дома».
Разумеется, Лайам не имел в виду, что она может смело идти к нему в спальню и ложиться на кровать. Однако Марисала так и сделала. Уткнувшись носом в подушку, она вдохнула его запах, затем подняла голову.
С этой точки спальня выглядела еще красивее.
На элегантном столике возле кровати Марисала увидела радиочасы и потянулась к ним, чтобы
