обличительной и полемической литературой, далеко превосходящей по напряженности живой и пытливой мысли вызубренные вдоль и поперек фолианты старой талмудической схоластики, — остается доныне не систематизированной и не изученной. Редчайшие книги и рукописи, переходившие из рода в род, дойдя до современного начетчика популярно-марксистских брошюр, выбрасываются на свалочное место или, в лучшем случае, истлевают на книжных кладбищах старых синагог. Множество произведений народной словесности; легенд и сказаний, связанных с личностями царей и чудотворцев, столпников и мучеников, мудрецов и основателей религиозных движений, сказки и притчи практически-нравоучительного и исторического характера остаются не записанными и с явственной быстротой исчезают из памяти народных поколений; до сих пор они использованы письменной литературой в размерах весьма незначительных и в обработке, едва ли отвечающей их этической и эстетической ценности.
Не лучше обстоит дело и с собиранием и записыванием произведений народного песенного творчества на разговорно-еврейском наречии, еще доныне не иссякшего и выражающегося в большом количестве бытовых, обрядовых и исторических песен и стихов духовного содержания, в числе которых есть вещи большой поэтической ценности с весьма оригинальным и характерным мелодическим сопровождением. Приходит во все более безнадежный упадок и многовековое еврейское богослужебно- хоровое пение, вымирают последние его знатоки и энтузиасты, старые патриархальные конторы, зачастую по памяти, без элементарного знания нот и контрапункта, разучивавшие со своими певчими длинные, сложнейшие хоралы, среди которых не редкость встретить и такие, которые восходят еще ко временам существования иерусалимского храма.
Остаются также никем не собранными и не исследованными многочисленные, часто очень своеобразные и древние нормы еврейского обычного и религиозного права в его обширных применениях в области гражданского, коммерческого, семейного и наследственного обихода, с которыми так или иначе считалось старое патриархально-автократическое государство, но всячески ограничиваемые и искореняемые центральными и местными властями нынешних демократическо-унификаторских государств — наследников территории «черты оседлости». Еврейская беллетристическая литература, поскольку она написана на языке разговорно-еврейском (т. н. жаргоне), а не библейском, доступном среди более широких народных масс лишь немногим благочестивым книжникам, которых литература такого рода как раз менее всего может интересовать, — эта литература в своей доныне наиболее читаемой и «легкой» части не выходит за пределы сыскного или бульварно-исторического романа со сгущением всяких ужасов и авантюрных невероятий и с развязками в виде чудесного появления героического спасителя-принца. Следующее, более свежее по времени написания и более значительное по своей внутренней ценности наслоение еврейской беллетристики включает в себя ряд бытописателей и юмористов действительно талантливых, но проявивших себя почти исключительно в области мелкой повести или рассказа; попытки же проявления себя в более крупных литературных формах кончались неизменно неудачей, равно как и попытки создания настоящей драмы, выходящей за пределы сентиментальной слезливости и душераздирающих эффектов. Полное отсутствие основного литературного пласта, у всех народов характеризуемого наличием крупных классических форм и устойчивого литературного языка, не помешало некоторым нетерпеливым, но маломощным талантам, позавидовав лаврам своих европейских и русских собратьев, устремиться прямым путем, без дальних оговорок, в область футуристических и ультрамодернистских выдумок, слабо прочувствованных и аляповато сработанных. Литература такого рода простому народу не нужна, для полуинтеллигенции тоже малодоступна и скучна, а для более высоких культурных слоев, причастных к духовному творчеству «верхнего этажа» и общеимперского масштаба, она кажется излишней и провинциально-наивной, разделяя, впрочем, в этом отношении трагическую участь всякой чисто местной культурной традиции, которая, не рассчитав своих сил и преувеличив размеры и сферу своей значимости, стала бы состязаться в ценности и значении с традицией общеимперской.
Скудна количественно и убога и бесцветна качественно духовная производительность того зримого авангарда еврейского народа, к которому по аналогии хотелось бы приложить почетное, но ответственное звание правящего слоя. Пребывая в состоянии глубокого и сплошного религиозно-культурного маразма, не сумев создать или хотя бы примкнуть ни к какой настоящей, реальной духовной традиции, оставаясь внешне в состоянии нездорового, наркотического возбуждения, питаемого ядом призрачных утопий, а внутренно, на самом деле, давно успокоившись на дешевых лаврах вульгарного свободомыслия и глубоко мещанского во всех своих разновидностях материалистического псевдореализма, еврейская интеллигенция не создала никаких истинных культурных ценностей на потребу своей родной религиозно-национальной среды. Проявляя себя в сфере общегосударственной культуры на местах, довольно редко выходящих за пределы второстепенности, как очень верно заметил Л.П. Карсавин[12], она далеко не осуществила всей полноты даже тех, может быть, скромных, но не так уже незначительных возможностей, которые ей предоставляла наличная сумма народного творчества. Увлекшись призрачными утопиями, вся онтологическая беспочвенность которых вместе со всей глубиной скрытого в них злобного человекоотрицания и человеконенавистничества только сейчас, a posteriori, открылась современникам, — она со всей интенсивностью своего лжерелигиозного исступления влила все трупные яды своего духовного умирания в трещины общерусского культурно-государственного организма, не затратив, впрочем, и на это малопочтенное дело никаких особенно выдающихся духовных усилий, так как истоки этих трещин восходят ко временам, далеко отстоящим от массового влития элементов еврейско-периферийной стихии в русское общественное движение. Слишком опрометчиво, легкомысленно и самозванно заявляя с единодушием и сплоченностью, достойной лучших дел, о тесном совпадении культурно-национальных интересов еврейского народа в России с делом всеобщего смесительно-хаотического уравнительства, грубой материализации общественных идеалов и апостериорного фактопоклонства и хамославства, она создала в умах огромной части русской интеллигенции по сю и по ту сторону рубежа, раньше непричастной греху вульгарно-расового антисемитизма, слишком устойчивые ассоциации, связывающие представление об основной массе нашего народа и его религиозно-исторических идеалах и чаяниях с изуверской проповедью безбожия и озверения. В своей азартной идейно-политической игре наша периферия без оглядки и раздумья бросила миллионные массы восточноеврейского народа на произвол разгулявшейся революционной стихии, всколыхнувшей всю кровавую муть и тину со дна социальной преисподней, и заставила его расплатиться за ее грехи стотысячными кровавыми гекатомбами. Сейчас же она занята — внутри России — социалистическим строительством, смакованием победы над силами проклятого старого строя, мечтаниями вслух о помощи со стороны капиталистических американских дядюшек терроризированным, обнищалым и разочарованным массам и, под шумок, сниманием жирных пенок для себя лично из котла предположительно совсем сварившейся революции. За границей же, на шумных перекрестках и торжищах европейской «реалистической» дипломатии и журналистики, она фарисейски бьет себя в грудь и раздирает на себе одежды под яростные выкрики и обвинения по адресу и самостийных батек и атаманов, и белых генералов, и красных комиссаров, и самоопределившихся правительств, и фашистских режимов, словом — всего и всех, кроме себя самой, своей самоуверенной и самозваной непогрешимости. Народ же, без руководительства и указания путей истинных, бредет, размыкивая свою вековечную тоску по Богу и правде, среди Сцилл и Харибд взбаламученного восточного моря, предоставленный самому себе, своему собственному житейскому и политическому инстинкту и опыту, оплаченному ценой вековых страданий.
Произведенная нами попытка очертить, хотя бы неполно и несовершенно и ограничиваясь темами чисто культурно-светского характера, те области положительного национального творчества, которые простирались перед еврейской интеллигенцией и которые доныне остались втуне лежащей, невспаханной целиной, оставила в стороне одно огромнейшее поле духовной деятельности, богатейшее скрытыми возможностями, которое сторицей вознаградило бы за потраченные усилия результатами основополагающей важности. Всю важность этого поля деятельности для насущнейших интересов религиозного еврейства мы сможем оценить только тогда, когда постараемся сначала вдуматься в основную, религиозно-эсхатологическую сущность тысячелетнего еврейско-христианского спора; именно это рассмотрение есть тот царский путь, который скорее и вернее всего введет нас in medias res еврейской проблемы, ибо пора наконец понять, что проблема эта коренится в области религиозной и что все потуги
