Евреи и Евразия

облика как раз мещански-утилитарная жадность к устроению личного благополучия проявляется в весьма антипатичных, даже отвратных формах. Но мы видели, что и в других чертах периферийной сущности проступает некое противоестественное смешение искаженных и утрированных черт основного национального характера с посторонними примесями — либо столь же искаженными инонародными, либо вымышленными больной утопической фантазией.

Эту конкретную реалистичность, столь характерную еврейского нравственно-социального облика, мы хотели бы здесь выдвинуть в ее экономическом, обращенном к миру земных ценностей и полезностей, частнобытии. В своих теоретических построениях и в творчестве своих социальных идеалов периферийный интеллигент стоит на точке зрения утопического отрицания значения и ценности личной инициативы в области социально-экономического творчества и защищает безбрежные, всеподавляющие, поистине человекоистребительные крайности коллективизма. Еврейскому же народу искони свойственно такое ценение хозяйственно-творческой деятельности человека, которое положительно выходит за пределы диалектических и узкоутилитарных подходов, оказавшихся столь роковыми для социально-экономического мышления и творчества Запада, и возвышается до уровня утверждений и освящений нравственных и даже религиозных. Людям предубежденным или имевшим действительно случай сталкиваться с какими-нибудь некрасивыми проявлениями еврейской жадности и сребролюбия, слишком легко будет переложить смысл наших утверждений в терминах сатирико-пародических. Но самый факт еврейской активности, предприимчивости и даровитости в области создавания, концентрация и распределения экономических ценностей не будет никем оспариваться, равно как и то, что способности эти могут быть, при направленности по известному руслу, применены на пользу государственного целого. (Например, исследователи экономических явлений русской действительности недавнего прошлого единогласно признают спасительную роль, сыгранную подспудным, мешочным товарообменом, в самочинно-стихийной организации которого как раз еврейские контрабандисты и переправщики сыграли немалую роль, для оживления экономического организма страны, обескровленного во время «военного коммунизма» фантастическими экспериментами утопического самодурства.)

Основная государственно-экономическая проблема Евразии, в ее обосновании трудами П.Н. Савицкого, состоит в необходимости приспособления всех функций и особенностей ее экономического организма к основному и первенствующему фактору огромности ее континентальных протяжений при незначительности и разделенности («четвертованности») ее открытых для плавания побережий и при редкости и неравномерной разбросанности населения. Было бы проявлением некоторой материалистической ограниченности сводить вытекающие отсюда задания к исключительно технической задаче преодоления пространств путем железнодорожного и т. п. строительства, и в этой связи наличность туземного, экономически активного и подвижного элемента, каким является торгово-промышленный слой еврейства с его наследственными навыками к экономической организации может сыграть в будущем весьма положительную роль хотя бы в некоторой существенно и пространственно ограниченной области.

В своей книге «Сумерки Европы» Г.А. Ландау в небольшой главе, отнюдь, по нашему мнению, не исчерпывающей глубины своей темы попутно намечал грядущую роль еврейства в деле восстановления разоренной, пошатнувшейся в своем мировом значении Европы. Здесь факт территориальной разбросанности еврейского народа по многочисленным государствам, число которых еще столь несообразно увеличилось в результате средне— и восточноевропейских балканизационных экспериментов, оценивался г. Ландау как нечто положительное и скрывающее в себе творческие и благотворные возможности. Мы разделяем многие стороны настроенности и положений г. Ландау, но в то же время вынуждены признаться, что в этом приписывании положительно-творческих функций именно «международному еврею», в котором мы усматриваем самую, может быть, беспочвенно-утопическую и отвратную фигуру среди многочисленных обличий, которыми типологически обращена вовне наша периферия, — нам почудилось нечто оптимистически-прекраснодушное и фальшивое. И предносящийся нам образ еврея в грядущей России, преодолевшего наследие кошмарной опеки своей выродившейся периферии, отвергшего ее безбожные, утопические лжеидеалы, осознавшего реальность и ценность своей связи с многообразным российским культурно-историческим миром и на благо этого мира направившего свои недюжинные практические дарования, — в корне отличается от ныне вездесущего коммивояжера во Израиле, международного в том же смысле, что и спальный вагон, в котором он ездит, всюду примелькавшегося и всюду чуждого, — образа, к сожалению, в материальном смысле слишком реального, при всей внутренней его меонической призрачности и какой-то жуткой фантастичности.

Таким образом, грядущему передовому слою русского еврейства не понадобится ни особенных личных усилий, ни тем менее насильственной ломки или искажения народного характера, чтобы принять действенное участие в великом труде по созданию евразийского культурного мира. Возвращаясь к теме евразийской экономики, отметим одно совпадение, с первого взгляда, может быть, незначительное, но при ближайшем рассмотрении не лишенное некоторого положительного смысла, выносящего его за пределы простой курьезности. Экономическая доктрина евразийства обязана своему основателю, П.Н. Савицкому, смелой попыткой наметить философию хозяйственных явлений, свободную от устарелых и ложных догматических шаблонов европейской буржуазно-социалистической экономики, исходящей в своих построениях из абсолютной взаимонепроницаемости сфер деятельности человека как существа религиозно-нравственного и как творца материальных, хозяйственных ценностей. (В этом отношении евразийство отчасти развивает и конкретизирует начала, выдвинутые в свое время С.Н. Булгаковым и позднее С.Л. Франком.) Выходя за пределы чисто теоретических, объективных определений и прозревая в некоторых особенностях русского экономического обихода мало раскрытые западной мыслью черты качественно-нравственного ценения хозяйствования, хозяйственной инициативы и онтологического единовластия хозяйственно-организующей воли в экономическом процессе П.Н. Савицкий в начале своей статьи в 4-й книге «Евразийского временника» обронил интересное замечание о том, что в европейских языках не встречается слова, которым можно было бы точно перевести русское слово «хозяин» во всей его эмоциональной насыщенности не только материально-экономическим, но и юридическим, житейски- бытовым и нравственным смыслом. Прочитав соответствующее место, пишущий эти строки не мог не поразиться тем обстоятельством, что слово, которым переводится «хозяин» на разговорно-еврейское наречие (слово это — семитического, очень древнего происхождения), часто употребляется с оттенком похвального отношения к единоличной хозяйственной инициативе, к разумной и нравственной твердости хозяйствующего, а производное от этого слова прилагательное («хозяйский») даже совсем утеряло свой первоначальный, материальный смысл и употребляется ныне уже исключительно для обозначения положительных, похвальных качеств, в смысле солидности, честности, происхождения из честной и хорошей, хотя бы и бедной семьи, обладания твердыми нравственно-традиционными устоями и т. п. — вообще, для обозначения качеств, совсем несовместимых с голой, вульгарно-материалистической любостяжательностью!

В заключение отметим еще, опираясь на факты не особенно давнего прошлого, ту широту размеров, в которых проявилось участие еврейских предпринимателей и техников в железнодорожном строительстве последних десятилетий прошлого века (Штиглицы, Поляков, А.А. Абрагамсон) и легкость приспособления этой предприимчивости к масштабам и условиям Евразии, которую показывает видное участие еврейских элементов в экономическом внедрении русского влияния на Дальнем Востоке и в полосе КВЖД, а в особенности — факт быстрой акклиматизации и Расселения по степным пространствам Новороссии в XIX веке. В этой несколько неожиданно обнаружившейся тяге восточного еврейства к степным пространствам России можно усматривать преемство от того древнего «избирательного сродства», которое когда-то влекло его предков на равнины Хазарии и Золотой Орды.

* * *

Этими мимолетными и разрозненными замечаниями положительных возможностях соучастия еврейского народа в грядущем труде воссоздания и упрочения особого, самобытного в своей многонародности культурного мира в центре и на северо-востоке Старого Света и отстаивайся его от агрессивно-жадных вожделений со стороны Запада мы закончим нашу по необходимости слишком программатическую, малосвязанную работу. Мы хорошо сознаем, в какой большой мере основываемся в своих суждениях исключительно на данных субъективного опыта, сознаем также, что дали, может быть,