помнил.
— Нет, я тебя не помню, — сказал я. На нем была не одежда, а черт-те что. Выглядел он не лучше меня.
Когда я сказал, что не знаю его, он впал в сильное уныние, как будто мы были добрыми друзьями и я о нем совсем забыл.
Откуда, к чертям собачьим, этот парень выскочил?
Теперь он смотрел себе на ноги, словно щенок, только что получивший взбучку.
— Ты кто? — спросил я.
— Ты меня не помнишь, — печально ответил он.
— Скажи мне, кто ты, и я, может, тебя вспомню, — сказал я.
Теперь он уныло качал головой.
— Да ладно тебе, — сказал я. — Выкладывай. Ты кто?
Он продолжал качать головой.
Я начал его огибать.
Он потянулся ко мне и рукой дотронулся до моей куртки, как будто не хотел, чтобы я уходил. У меня появилась вторая причина отдать куртку в чистку.
— Ты продал мне картинки, — медленно вымолвил он.
— Картинки? — переспросил я.
— Ага, картинки с дамами без одежды. Славные такие картинки. Я принес их домой. Помнишь «Остров сокровищ»? Всемирную ярмарку? Я отнес картинки к себе домой.
Ох ты ж черт! Ну еще бы он не отнес картинки к себе домой.
— Мне нужно еще, — сказал он. — Те картинки уже старые.
Я представил себе, как сейчас выглядят эти картинки, и содрогнулся.
— У тебя еще есть? Я бы купил, — сказал он. — Мне новые нужны.
— Это было давно, — ответил я. — Я больше таким не занимаюсь. То было одноразовое предприятие.
— Нет, это был сороковой год, — сказал он. — Всего два года назад. Неужели у тебя ничего не осталось? Я тебе за них хорошо заплачу.
Теперь он смотрел на меня умоляющими собачьими глазами. Ему отчаянно хотелось порнографии. Я видел такой взгляд и раньше, но торговля грязными открытками осталась в прошлом. — Иди ты на хуй, извращенец! — сказал я и зашагал по Ливенворт к радиостанции.
Мне есть чем заняться, вместо того чтобы стоять на перекрестках и разговаривать с дурковатыми половыми извращенцами. Я снова содрогнулся, подумав о том, как состарились те картинки, что я продал ему на Всемирной ярмарке в 1940 году.
41. Педро и пять его романтиков
Я прошел еще несколько кварталов по Ливенворт-стрит навстречу встрече со своим клиентом и вспомнил, какой сон приснился мне прошлой ночью. Мне снилось, что я — прославленный повар с Юга от Границы и я открыл в Вавилоне мексиканский ресторан, где фирменно готовят фаршированные перчики и энчилады с сыром.
Он стал самым знаменитым рестораном в Вавилоне.
Располагался он у Висячих Садов, и там ели лучшие люди Вавилона. Туда часто заходил Навуходоносор, но фирменные блюда были ему без разницы. Он предпочитал тако. Иногда он сидел, и в каждой руке у него было по тако.
Вот же человек — все время шутки отмачивает, в людей этими своими тако тычет.
Нана-дират работала там танцовщицей.
В ресторане имелась сцена с оркестриком марьячи: «Педро и пять его романтиков».
Когда они играли, просто буря подымалась, а когда танцевала Нана-дират, все требовали больше пива, чтобы охладиться. В древнем Вавилоне танцевал настоящий мексиканский фейерверк.
Ой-ёй, я вдруг поймал себя на том, что иду по улице на встречу с клиентом и снова думаю о Вавилоне. Большая ошибка.
Я немедленно остановил эту мысль.
Вдарил по тормозам.
Надо осторожнее. Нельзя, чтоб Вавилон меня зацепил. У меня слишком многое намечается. Вавилон потом. И я перестроил узоры своих мыслей, чтобы сосредоточиться на чем-нибудь другом, а думать я решил о своих башмаках. Мне нужна новая пара. Те, что на мне, уже сносились.
42. Смит Смит
До радиостанции мне оставался один квартал, я по-деловому думал о своей обуви, и тут у меня в голове вдруг вспыхнуло имя Смит Смит, и я выпалил:
— Здорово!
Меня мог услышать весь мир, но, к счастью, вокруг никого не оказалось. Тот квартал на Пауэлл-стрит был тих. На обоих углах виднелось по нескольку человек, но в середине квартала я был один.
Удача меня еще не покинула.
«Смит Смит, — подумал я, — вот имя для моего частного сыщика в Вавилоне. Его будут звать Смит Смит».
Я только что придумал идеальную разновидность имени Смит. Я объединил ее со вторым Смитом. Я очень собой гордился. Жаль только, что не с кем поделиться моим достижением, но я знал: стоит мне кому-нибудь рассказать про Смита Смита, и появится веская причина для невольной поездки в дурдом, а ездить туда мне как раз неинтересно.
Оставлю-ка я Смита Смита при себе.
И я вернулся к мыслям о башмаках.
43. Жареная индейка с подливкой
У радиостанции я прибыл без десяти шесть. Мне хотелось не опаздывать, чтобы показать: я надежный частный сыщик, которому есть чем заняться и помимо грез о Вавилоне.
Перед радиостанцией больше никого не было.
Мой клиент, кем бы он ни был, еще не подъехал.
Мне было очень любопытно, кто именно появится.
Я не знал, мужчина это будет или женщина. Если женщина, я надеялся, что она будет очень богата и красива, и влюбится в меня до беспамятства, и захочет, чтобы я отошел от своих частно-сыскных дел и жил в роскоши, и полжизни я проведу ебясь с нею, а другую половину — грезя о Вавилоне.
Это будет хорошая жизнь.
Скорее бы она уже началась.
Затем я подумал, что произойдет, если появится клиент типа Сидни Гринстрита[11] которому захочется, чтобы я следил за поваром-филиппинцем, закрутившим любовный роман с его женой, и много времени придется сидеть у стойки кафе, где этот повар работает, и наблюдать, как он готовит.
Дело займет целый месяц. Каждую неделю я буду встречаться с Сидни Гринстритом в его громадной квартире на Пасифик-Хайтс и в подробностях описывать ему все, что делал повар-филиппинец на той
