Мы заколотим его в посылочный ящик и прилепим этикетку.
Содержимое:
Коротышка Рыбалка в Америке
Специальность:
Алкаш
Адрес:
Д/В Нельсону Олгрену
Чикаго
На каждой стороне ящика будут таблички с надписями: «СТЕКЛО / ОСТОРОЖНО / НЕ КАНТОВАТЬ / НЕ ПЕРЕВОРАЧИВАТЬ / ВЕРХ / С АЛКАШОМ ОБРАЩАТЬСЯ КАК С АНГЕЛОМ»
И Коротышка Рыбалка в Америке, сипя, блюя и матерясь, полетит в своем ящике через всю Америку — из Сан–Франциско в Чикаго.
И Коротышка Рыбалка в Америке будет орать, не понимая, что происходит:
— Где я, черт подери? Я не вижу как бутылку открыть! Кто выключил свет? Ебал я ваш мотель! Я хочу ссать! Где ключи?
Нам нравилась эта идея.
Через несколько дней после того, как мы строили планы насчет Коротышки Рыбалки в Америке, в Сан–Франциско пошел сильный дождь. Ливень вывернул улицы, словно пересохшие трахеи, а на работу я бежал, перебираясь через раздутые канавы, в которые превратились перекрестки.
За стеклом филиппинской прачечной я заметил Коротышку Рыбалку в Америке. Он сидел в своей коляске и таращился в окно сквозь закрытые веки.
На лице его застыло умиротворенное выражение. Он выглядел почти как человек. Наверное он спал, а мозги в это время полоскались в стиральной машине.
Шли дни, и мы больше не заговаривали о том, чтобы отправить Коротышку Рыбалку в Америке Нельсону Олгрену. Было не до того. То одно, то другое. Так мы и упустили эту блестящую возможность, потому что Коротышка Рыбалка в Америке вскоре исчез.
Возможно, несчастного пердуна подобрали на улице и, в наказание за какой–то грех, отправили в тюрьму — или в дурку, чтобы слегка подлечить от алкоголизма.
А может Коротышка Рыбалка в Америке покатился на своей коляске в Сан–Хосе, громыхая по дороге железом со скоростью четверть мили в час.
Я так и не узнал, что с ним стало. Но придет время, и он вернется в Сан–Франциско умирать — почему–то я в этом уверен.
Коротышку Рыбалку в Америке похоронят на площади Вашингтона рядом с памятником Бенджамину Франклину. Мы поставим его коляску на высокий серый камень и напишем:
Коротышка Рыбалка в Америке
Стирка 20с
Сушка 10с
Вечная память
ГУБЕРНАТОР
ДВАДЦАТОГО ВЕКА
Лондон. 1 декабря 1887 года; 7 июля, 8 августа, 30 сентября, один из октябрьских дней и 9 ноября 1888–го; 1 июня, 17 июля и 10 сентября 1889–го…
Маскировка была превосходной.
Его никто никогда не видел, кроме, естественно, жертв. Они видели.
Кто мог предположить?
Он надевал костюм рыбалки в Америке. Он носил горы на рукавах и синиц на воротнике рубашки. Чистая вода омывала лилии, оплетавшие шнурки его ботинок. В кармане его жилета квакали лягушки, а воздух вокруг наполнялся сладким запахом спелой малины.
Он одевался в костюм рыбалки в Америке, чтобы скрывать от мира свою истинную наружность и совершать по ночам убийства.
Кто мог предположить?
Никто!
Скотланд–Ярд?
(Пф!)
Они копались в дорожной пыли за сто миль от нужного места, нарядившись в шляпы ловцов камбалы.
Никто никогда ничего не узнал.
О, зато теперь он губернатор двадцатого века!
Бритва, нож и гавайская гитара — его любимые инструменты.
Конечно — обязательно гавайская гитара. Кому придет в голову, что ею, словно плугом, можно пропахивать кишки.
В РАЮ
«Кстати о дефекации: в своем послании, столь подробном, когда дело касается любых других тем, ты обходишь этот вопрос молчанием при том, что достаточно живо описываешь процедуру мочеиспускания под открытым небом. Я считаю это серьезным упущением с твоей стороны, поскольку уверен, ты не забыл, какой глубокий интерес я питаю к процессу испражнения на свежем воздухе. При первой же возможности, будь добр, меня интересуют многие детали. Глубина траншеи, распорки, рогатины, скорость падения, количество (если имеются) отверстий, удаленность ягодиц от паразитов и/или вкладов предыдущих клиентов.»
Овцы. Все пропахло овцами у Райского ручья, но самих овец я не видел. Я ловил рыбу недалеко от лесничества, у огромной статуи, возведенной в честь Общества Охраны Природы.
Двенадцатифутовый мраморный юноша направлялся по утреннему холодку к нужнику, над дверью которого имелась классическая прорезь в форме полумесяца.
Никогда уже не вернутся 30–е годы, но башмаки юноши промокли от росы. Такими они и останутся в мраморе.
Я сделал шаг в сторону и влез в топь. Мягкий ручей размазывался по траве, как медвежий понос.
