— Зачем довольствоваться вторым сортом? — сказала она мне как-то во время одного из наших доверительных разговоров.
В другой раз она сказала, что, скорее, предпочитает оставаться одна, чем иметь дело с мужчиной, который не отвечает ее требованиям, проигрывает при сравнении с Майклом.
— Я бы все время мысленно критиковала его, и это было бы несправедливо по отношению к бедняге, — сказала она. — Оставаясь одна, я независима, сама себе хозяйка и, следовательно, делаю, что хочу и когда хочу. Если мне взбредет в голову, могу приехать в Нью-Йорк, чтобы повидать вас. Могу работать допоздна все дни недели, если я этого захочу, и могу уехать в Йоркшир, когда пожелаю. Или внезапно отправиться во Францию для закупок антиквариата. Я не должна ни перед кем отчитываться, я независимый, самостоятельный человек, и поверь мне, Мэл, мне так действительно лучше.
В тот день я ее спросила, был ли Майкл ее единственной любовью, или же она еще влюблялась. Она пробормотала что-то и отвернулась. Заинтригованная тем, что она покраснела, хотя и совсем слегка, и быстро замолчала, я не стала настаивать и повторять свой вопрос. После мгновенного колебания она снова повернулась ко мне лицом. Она посмотрела мне в глаза, и я еще раз оценила ее честность и прямоту, на которые и рассчитывала. С ней всегда было понятно, как себя вести, и это было важно для меня.
Очень медленно и очень мягко она сказала:
— Единственный человек, которым я хоть как-то серьезно интересовалась и к которому меня сильно влекло… не свободен. Очень давно разошелся с женой, но не разведен. Бог знает, почему. А это нехорошо. Я имею в виду, что для меня было бы невозможно иметь связь с мужчиной, который по закону связан с другой женщиной, хотя в настоящее время и не живет с ней. На самом деле, это неприемлемо и не имеет будущего.
Она немного ссутулилась и покачала головой:
— Много лет назад я пришла к выводу, что мне гораздо лучше жить одной, Мэл. И что бы ты ни думала, я счастлива. Я в полном согласии сама с собой.
Тем не менее, мне иногда приходило в голову, что у Дианы бывают моменты глубокой грусти, острого одиночества. Но Эндрю со мной не согласен.
— Только не у мамы! — воскликнул он, когда я впервые поделилась с ним своими мыслями. — Она занята больше, чем балерина, которой одной приходится танцевать все партии в «Лебедином озере». До шести она работает у себя в антикварном магазине, составляя каталог антикварных товаров и управляя своим персоналом; то и дело она летает в Париж, чтобы купить мебель или картины по первому сигналу. Я не говорю уже об обедах и победах над роскошными клиентами, а также о заботах о нашем семействе. А еще ее жизнь в Йоркшире — она всегда спешит туда, чтобы убедиться, что старинное имение не развалилось. — И многозначительно покачав головой, он заключил: — Маме одиноко? Никогда. Она последний человек на свете, который почувствует себя одиноким.
И тут я подумала, что, быть может, она всегда так безумно занята, чтобы не замечать своего одиночества, а может быть, даже смягчить его. Но этого я не сказала Эндрю. В конце концов, он ее сын, ее единственный ребенок, и он должен ее лучше знать. И все же за эти годы я замечала временами на лице Дианы тоскливое выражение, тень печали в ее глазах. Может быть, тоска по Майклу? Или по той любви, которая была ей не вполне доступна? Я не знала, и у меня никогда не хватало духа об этом с ней заговорить.
Я подскочила в кресле, когда Нора внезапно влетела в мой кабинет. Испуганно выпрямившись, я в изумлении глядела на нее.
— Извините, что опоздала, Мэл! — воскликнула она, падая в кресло напротив моего письменного стола.
Несмотря на изящную фигуру и маленький рост, ей удавалось производить много шума.
— Уф-ф! Ну и жара сегодня! Настоящее пекло! — Она энергично обмахнулась ладонью и улыбнулась мне.
Глаза ее широко раскрылись, когда она увидела выражение моего лица.
— О, простите, я вас испугала, когда вошла?
Я кивнула головой.
— Испугали. Но, надо заметить, что я была за тысячи миль отсюда. Грезила.
На лице Норы появилось недоверчивое выражение. Сузив глаза, она издала короткий смешок.
— Грезили! Только не вы, Мэллори Кесуик! Вы были стали это делать в последнюю очередь. Вы же вечный двигатель. Я никогда не видела, чтобы вы прохлаждались хотя бы минуту.
Ее слова меня позабавили, но я ничего не сказала.
Поднимаясь, я сказала:
— Как насчет стакана ледяного чая перед тем, как мы начнем приводить в порядок дом перед праздниками?
— Хорошая мысль, — ответила она, немедленно вскакивая и направляясь к выходу из кабинета. — Когда я ехала сюда, я не остановилась на рынке. Лучше купить овощи и фрукты завтра, Мэл. Они лучше сохранятся к барбекю[1] в понедельник.
— Ты права. Послушай, вы с Эриком придете? Вы мне толком и не ответили.
Она покачала головой, посмотрела на меня через плечо и утвердительно кивнула.
— Мы бы хотели; спасибо, Мэл, что вы включили нас в список гостей. Вы очень добры.
— Не говорите глупостей, вы с Эриком — часть нашей семьи.
Она ничего не сказала, просто прошла в кухню, но на ее лице бродила довольная улыбка, и я знала, что она была счастлива, что я еще раз ее пригласила, не довольствуясь ее прежним отрицательным ответом.
Норе было около сорока лет; это была изящная женщина-эльф с необычными преждевременно поседевшими волосами, с умным, но забавным лицом и серебристо-серыми глазами. Последние полтора года она исполняла функции моей помощницы, почти сразу после нашего переезда сюда, а ее муж, Эрик, который работал на местном лесном складе, делал всякие плотницкие и прочие работы для нас в свои выходные дни. Они были женаты около двадцати лет, у них не было детей, и оба они баловали «ужасных близнецов», как я иногда в шутку называла Лиссу и Джейми.
Нора была практичной, искренней, деловой женщиной, настоящей коннектикутской янки, прочно стоящей на земле; это делало нас полностью совместимыми, потому что у меня самой имеются склонности к практицизму и прямоте.
Лишенная всяческих претензий, она наотрез отказалась от звания домоправительницы.
— Слишком мудрено для меня, — сказала она в тот же день, когда я ее наняла. — Давайте будем меня просто называть вашей помощницей, Мэл. Ничего, что я называю вас Мэл?
Я кивнула, и она продолжала:
— Так более дружелюбно. Кроме того, в наших местах так заведено. Все зовут друг друга по имени. — Затем она рассмеялась. — Домоправительница звучит для меня слишком грозно. Я представляю себе мрачную женщину в черном платье со связкой ключей на поясе. — Она прищурила серые глаза. — Наверное, я начиталась романов с чертовщинкой.
По мне, Нора Мэттью может называть себя, как ей вздумается. Для меня ее услуги неоценимы, я бы без нее не смогла управляться в доме.
Налив два стакана ледяного чая, Нора заметила в своей немногословной манере:
— Четвертого будет еще жарче, чем сегодня. Прогноз погоды говорит, что мы должны этого ожидать. Лучше подумать о том, как легче одеться в понедельник. Целый день в чем-нибудь легком. — Она посмотрела на мою майку и шорты. — Это неплохая мысль. Можно так одеться для барбекю.
— Ах, ерунда, Нора, у меня были планы надеть новое выходное платье! — воскликнула я, изобразив недовольство и разочарование.
Она быстро бросила взгляд в мою сторону. Ее брови полезли вверх. Нора никогда точно не могла догадаться, когда я шучу, а когда говорю серьезно.
Я рассмеялась.
— Я как раз и собираюсь это надеть: шорты и майку. Вы прекрасно знаете, что это моя летняя форма.
— Я так и думала, — пробормотала она.
