не отвечающую духу времени книгу. Как, впрочем, и любую другую — истинно «периферийную» по положению в литературе, хотя и изданную в той же Москве. Таков, стало быть, тот критерий, который единственно возможен в отношении НФ, критерий, который я и попытаюсь применить в своем экскурсе в старую уральскую фантастику: насколько то или иное произведение было современным, насколько отвечало достигнутому уровню, требованиям и запросам времени? Итак,
«Новый Гольфстрим»
…Всю свою жизнь отдал Измаил Ахун Бекмулатов орошению среднеазиатских пустынь. Разработанная им система глубинных шахт вывела на поверхность многоводные подземные реки, неузнаваемо изменила облик Миракумских песков: зацветают бывшие пустыни, покрываются садами, новые города вырастают здесь. Но академик Горнов, приемный сын Бекмулатова, уже не удовлетворен механическим расширением оросительной сети, дождевальных станций и лесозащитных полос. Он предлагает коренным образом изменить климат всей нашей страны: перегнав «тучегонами» воду (опресненную при интенсифицированном испарении) из арктических морей на юг, в пустыни Средней Азии, создать среди песков огромные водохранилища. Нагретая жарким солнцем пустыни, вода из этих озер будет перебрасываться на север. Осуществление проекта позволит полностью оросить и тем самым ликвидировать пустыни и одновременно — пробудить к жизни необозримые пространства Севера, отеплив их «Новым Гольфстримом». Усилиями многих людей, всего советского народа этот грандиозный проект в конце концов осуществляется. Таково в немногих словах содержание романа Алексея Подсосова «Новый Гольфстрим»[8]. Содержание, как видим, достаточно фантастично и сейчас, сорок лет спустя после выхода романа, считавшегося первенцем уральской фантастики. Ведь пустыни Средней Азии и сегодня остаются грозной реальностью, столь же грозной, как и малопригодные для жизни просторы арктической тундры. Отчего же книга Алексея Подсосова забыта сегодня и даже в исследованиях, посвященных послевоенной советской фантастике, как правило, не упоминается? Попробуем разобраться… В центре романа — серьезная, по-настоящему большая научно-техническая проблема, ее решение и постепенное претворение смелой идеи в жизнь. Это дает нам основание отнести книгу Подсосова к тому «научно-техническому» типу романа, который сложился в советской фантастике во второй половине тридцатых и сороковых годах. В отличие от фантастики предшествующего периода такой роман был целиком основан на фактах советской действительности. Он говорил о том, что было особенно близко для читателя тех лет, — о завтрашнем дне страны, о перспективах развития социалистического хозяйства, науки и техники. В большой мере такой роман возмещал дефицит научно-популярной литературы о переднем крае науки и техники; собственно, этим-то голодом на хорошую, с добрым заглядом в завтра научно-популярную книгу и было вызвано рождение «научно технического» романа в советской фантастике. Но из достоинств проистекают и недостатки. Вытеснив из советской НФ все прочие направления, фантасты нового типа сводили, как правило, содержание своих книг к общедоступному изложению научно-технических гипотез (или даже — что бывало не столь уж и редко — к описанию уже существующих реально испытательных лабораторий и полигонов), этим зачастую и ограничиваясь. А поскольку упор здесь делался на «производственный фон» — ибо именно этот фон и отличал такого рода фантастику от сходных нефантастических книг, неизбежно терялись, тускнели образы героев, ослабевало социально-психологическое начало и — как ни парадоксально — исчезала, подменяясь научно- техническими проектами, большая человеческая мечта… Именно так, к сожалению, и произошло в романе Подсосова. С первых же страниц его мы попадаем в атмосферу грандиозной стройки. Но как эта атмосфера передана? «На висячих мостиках, на выступах агрегатов — всюду суетились люди. Монтировались трубопроводы, охладительные камеры, энергетические механизмы и двигатели, пульты автоматического управления, регулирующие работу этих гигантских машин…» «Ураган не произвел больших разрушений. Несчастий с монтажниками тоже не было. Вовремя предупрежденные синоптиками, они успели укрыться в надежных местах. Но в пустыне погибло несколько водителей машин. Песок засыпал три эшелона со строительными материалами. Пострадало несколько крупных хозяйств…» Нетрудно заметить, как уже в этих двух маленьких отрывках «производственный фон» перерастает в самоцель, заслоняет, нивелирует человека. «Всюду суетились люди»… «Несколько водителей» и «три эшелона»… Техника и, как придаток к ней, люди… И уже не убедят читателя в противном, не вызовут доверительного отношения нет-нет да и мелькающие на страницах романа рассуждения общего характера: «Помните: люди, кадры — самый ценный капитал нашей страны… Думайте прежде всего о них…» Неумение заглянуть в духовный мир героев ощутимо проступает в показе Горнова и Бекмулатова, центральных героев романа. По замыслу автора это принципиальные противники. Первый — проводник новых идей, необычных и величественных; второй — сторонник отживающих методов борьбы с пустыней, но тем не менее человек очень симпатичный и заслуженный: в полном соответствии с традициями научно-технической фантастики его именем названы город Бекмулатовск, выведенная из-под земли река Ахун. Между противниками идет идейный спор. Но вот что любопытно: страстный борец за искоренение пустынь, Измаил Ахун Бекмулатов попросту не хочет увидеть то рациональное, приемлемое и для него, старого мелиоратора, что несет в себе проект Горнова. Именно не хочет! И эта преднамеренная слепота к очевидному разрушает образ, вместо «принципиального противника» получается мелочно упрямый старик, уклоняющийся к тому же от борьбы с Горновым. Не находящий же действительно серьезных противников, мгновенно преодолевающий все препятствия на пути к осуществлению своего проекта, способен ли академик Горнов предстать перед читателем во всей незаурядности его характера? Слишком многими возможностями наделил его автор, слишком обезопасил — на много ходов вперед — «игру ва-банк» своего героя. Эта подстраховка сводит на нет все заявления о целеустремленности Горнова, его стойкости, фанатической преданности делу. Главные герои романа оказываются не в силах завоевать симпатии читателя, захватить его, увлечь идеей, которую отстаивают. Не в силах они и двигать сюжет… В чем же заключается пружина, раскручивающая действие от первого нашего знакомства с проектом Горнова до конечного его осуществления? Пружины на поверку нет, — есть цепочка умолчаний и недомолвок, ложных «тайн», многочисленных — мелких и крупных — аварий и потрясений. Есть и попытка — увы, не очень успешная — ввести линию диверсантско-шпионскую… Удивительным кажется это несоответствие между грандиозной научно-технической проблемой и средствами, с помощью которых она художественно реализуется! Но все вышесказанное вовсе не имеет целью зачеркнуть или как-то принизить работу А. Подсосова. При всех своих несовершенствах «Новый Гольфстрим» стал заметным событием в литературной жизни Свердловска тех лет. Да и вообще книга была, как говорится, «не хуже многих других»! отмеченные недостатки свойственны — в различной, разумеется, степени — всей научно-технической нашей фантастике пред- и послевоенного (вплоть до середины пятидесятых годов) периода, начиная от «Лаборатории Дубль-вэ» А. Беляева и кончая многочисленными повестями и романами В. Немцова. Самый беспристрастный разбор едва ли не любой из этих книг почти неизбежно содержал бы сегодня грустный оттенок неудовлетворенности художественным их исполнением. Что же до уральских фантастов… Давайте заглянем еще дальше, в предвоенные годы Урала, посмотрим:
Что же было до «Нового Гольфстрима»?
А до «Гольфстрима», оказывается, издавался в Свердловске — в 1932–1941 годах — журнал «Техника-смене»… Своеобразный уральский предтеча нынешнего «Юного техника»[9]. Журнал нет-нет да и обращался к фантастике. Происходило это не часто: НФ не была в фаворе, влияние ее на читателя явно недооценивалось, она рассматривалась в те годы как всего лишь второстепенная ветвь научно-популярной литературы. Обстоятельство вполне объяснимое: после революции, после отгремевшей следом гражданской войны на повестку дня встали сложнейшие вопросы созидания, индустриализации, развития экономики первого в мире социалистического государства. Первостепенную важность обрела задача, сформулированная вождем революции на Третьем съезде
