- Пьяница, скорее. Если вы понимаете разницу.
- Понимаю. Поэтому одинок?
- Кажется, у бывшей жены другая семья.
- Проверим. Он был склочным, агрессивным, буйным?
- Вовсе нет. Человек несколько опустившийся, но себе на уме, хитер, неглуп, балагур в народном, так сказать, стиле. Как пьющий — врун, хвастун. Но с проблесками добродушия, участия: от помощи соседям, как врач, не отказывался. Бескорыстно, но и «мзду» принимал, если давали.
- У вас не было причин относиться к Подземельному неприязненно?
- Ни малейших.
- Когда вы его видели в последний раз?
- В четверг вечером. Он пришел ко мне с фляжкой спирта помянуть моего отца, умершего девять лет назад от сердечной недостаточности.
- Подземельный его лечил?
- Нет. Папа лежал в больнице, но в день смерти вернулся домой. Внезапно ему стало хуже, я позвал соседа, помочь он уже не смог.
- Видимо, к вашему отцу он был привязан?
- По-настоящему Иван Ильич был привязан только к фляжке.
- Однако помянуть пришел, со своим спиртом, что для пьющего не совсем характерно. Или у вас с ним было так заведено?
- Это случилось в первый раз.
- За девять лет?
- За девять лет.
- Странно. О чем шла речь?
- Он просидел полчаса. Об автомобильной катастрофе в Словесном переулке, только что случившейся на наших глазах.
- Вы очень литературно формулируете свои высказывания, — заметил следователь.
- Я учитель, лектор.
- Ну да, доктор философии. Разбился наркоман под сильной дозой. Еще о чем?
- О новой соседке, которая поселилась в квартире дяди.
- Что именно?
- Что ее перевез сюда Ангелевич, медик рассказал.
- Понятно. Медик всегда был в курсе событий.
- Пожалуй, любопытство не было ему чуждо.
- Дядя, как я понимаю, отец Ипполита?
- Да. Много лет назад они переехали отсюда к тестю. Квартира побольше, тут рядом, на бульваре. Естественно, дядя знал Подземельного, а с Ангелевичем они приятели.
- Ну и последний ваш сосед по лестничной клетке — Ямщиков. Как мне сказали, они с женой заняты восстановлением храма в подмосковном селе Завидеево.
- Да, архитекторы. Но он приехал, я его видел сегодня вечером. То есть уже вчера.
- Приехал и сразу уехал?
- Не знаю. Мы столкнулись на лестнице, почти не разговаривали. Вот уж кого последнего я заподозрил бы в убийстве.
- Ангел, что ль?
- Почти. Тип русского мечтателя, нашедшего наконец своего Бога.
- Своего? Сектант?
- Да нет. у каждого свой. Простите, я не совсем понимаю цели вашего допроса. Если вы поверили в мою «слуховую галлюцинацию», преступника логично искать среди запьянцовских дружков Подземельного, по-моему.
- Они меня не минуют, если эпизод «пьяный», так сказать. Но на первый взгляд не похоже. впрочем, вся эта путаница с голосами, квартирами, балконами, признаться, несколько сбивает с толку. Ладно, на сегодня с вас достаточно, можете идти. — Следователь кивнул, уткнулся в свой блокнот; однако успел проявить наблюдательность, заметив вслед:
- Отчего вы прихрамываете?
Ведь почти незаметно!
- Ударился во сне щиколоткой о ножку качалки.
- Вы спите в качалке?
- Просто задремал. Это случилось в четверг, хромающим меня уже видели.
- Кто?
Петр Романович разозлился (бандитов ловите, а не блох!), но отозвался сдержанно:
- Мои родственники. Дядя, например.
5
Дядю он и увидел, выйдя из квартиры Подземельного: опершись о перила, адвокат и Ангелевич что- то обсуждали — тихо, как заговорщики.
- Все в порядке? — Евгений Алексеевич сжал руку племянника.
- А что у меня может быть не в порядке?
- Петр, не заносись, дело непростое. Я к тебе попозже зайду.
Дядя устремился к следователю; сосед проговорил, глядя на пол, на очерченный абрис — графический «астрал» мертвого тела.
- Собутыльники водочку не поделили, а, как вы думаете?
Петр удивился: за девять лет Ангелевич чуть ли не впервые заговорил с ним — и на «вы»! Приятель и ровесник дяди — пятьдесят три года — не являлся забубенным представителем «новых антирусских» (так называл это свирепое племя философ): математик- аналитик и впрямь был русский, жил сравнительно скромно, не пил, не гулял, не безобразничал, а голый, без поросли, продолговатый череп его и наглядно подтверждал интеллектуальное превосходство «яйцеголового».
- Может, и собутыльник долбанул, — согласился Петр отстраненно, подумав: «Все-таки я слышал другой голос! — окинув взглядом просторную, по-старинному, лестничную клетку. —
Нет, спрятаться негде, сбежать невозможно.» — и двинулся к своей двери.
- Почему вы хромаете?
Еще один наблюдательный! Петр Романович — не в первый и, должно быть, не в последний раз — объяснил.
- Валерий Витальевич, вы подтвердили алиби Варвары?
- Я. — Ангелевич достал из кармана пиджака «паркер» и принялся вертеть, перебирать блестящую штучку длинными пальцами. — А что? Вы подозреваете девочку в убийстве Подземельного?
Оба собеседника коротко рассмеялись.
- Вы встретили Варю у отца?
- У какого отца?
- У ее, у какого.
- Это вам кто сказал?
- Варя, вечером: что едет к отцу, вашему приятелю.
- Так оно и было. — Ангелевич с угрюмой пытливостью вгляделся в лицо соседа. — У вас с ней такие короткие отношения?
- Пока нет, — отрезал Петр с невольным вызовом в тоне: такие вот отношения, с нервическим подтекстом, установились у соседей с незапамятных времен. По замысловатой ассоциации вдруг вспомнилось: — Между прочим, за день до смерти покойник интересовался судьбой вашей жены.
- И что вы ответили?
