Сюжет должен был быть глубоко продуман, а все повороты событий – тщательно выверены. Но всего этого было недостаточно, чтобы читателю – и прежде всего самому Лунину – было интересно этим заниматься. Во все это надо было добавить еще каплю
Город отлично подходил для этого. Лунин оглянулся: не было лучших декораций для чего-то мрачного, для убийства, потоков крови, какого-то жуткого насилия… Сама оторванность от России, почти уже окончательно распавшейся и можно сказать, погибшей, только добавляла тут уютности. Обстановка выглядела совершенно домашней – а что могло быть лучше и уместнее для кровавого убийства, чем домашняя обстановка?
В домиках, уцелевших от последней бойни, уже начали загораться огни в окнах, ветер с моря шумел и раскачивал деревья, на улице зажглись фонари. Невысокие холмы на окраине города уходили цепью куда- то к горизонту. В небе сквозь просветы в тучах светила луна. И над всем этим, над почерневшими тучами, восседал Господь Бог, опираясь на покосившийся небосвод и озирая подвластный ему мир с безумной улыбкой. Все было хорошо.
В магазине на центральной улице Лунин купил большую жестяную банку чая, коробку печенья с корицей, бутылку коньяка для разогрева воображения (добавлять по капельке в чай, а если работа пойдет совсем хорошо, то и просто так), хлеба, масла, ветчины и сыра на завтрак – восстановить силы после творческого истощения и, подумав, взял еще кофе для чередования с чаем. Никаких препятствий для полета воображения больше не оставалось.
Выйдя на улицу, он вдруг ощутил такой приступ чистого и беспримесного счастья, что едва не остановился на месте, засмеявшись от нахлынувшей на него радости. Все мечты сбывались. Все это надо было сделать очень давно. Но времени впереди было еще много.
Странное томительное чувство – опасение, что что-то прервет его работу – охватило Лунина на обратном пути. К приятному чувству одиночества примешалось новое чувство, в котором он не сразу отдал себе отчет. Только пройдя еще несколько кварталов, он разобрался в этом ощущении – ему показалось, что за ним кто-то следит. Это была чистая мнительность, никто не знал, что он в городе – и все же Лунин как будто чувствовал на себе чей-то взгляд. Потом, еще через несколько улиц, это ощущение пропало.
Ночной город совсем опустел, и теперь он чувствовал себя уже в полном одиночестве. Погасли даже фонари на улицах. Пройдя главную улицу до конца, он увидел единственный источник света – чье-то запоздалое окно, светившееся в полумраке. В пятне желтого света, лившегося оттуда, Лунин увидел стенд с газетой и остановился узнать городские новости. Они всегда были так колоритны и могли бы придать его работе особое местное очарование.
Первое, что бросилось ему в глаза, было большое объявление на второй полосе:
ГОРОД СИСТЕРБЕК ПЕРЕИМЕНОВЫВАЕТСЯ В БРУДЕРБУРГ
Решением Революционного Комитета принято отметить боевые заслуги нашей героической столицы и чтобы разорвать связь с прошлым ПОСТАНОВЛЯЕТСЯ городу теперь дать новое название БРУДЕРБУРГ. Старое название не рекомендуется более к употреблению. Больше мужественности, друзья, и вместе мы перевернем мир. Да здравствует революция!..
Ошарашенный этой новостью, Лунин перевел взгляд на первую страницу так быстро, как будто рядом с ним в темноте вдруг взорвали заряд фейерверка. Там было не менее увлекательно:
К СВЕДЕНИЮ ГРАЖДАН РЕСПУБЛИКИ
Настоящим ОБЪЯВЛЯЕТСЯ, что настала пора взять нашу судьбу в собственные руки. По воле нашего народа и стремления его к независимости МЫ ОБЪЯВЛЯЕМ себя носителем высшей государственной власти. Республика становится суверенной и отдельной от всех народов.
Дальше там шел объемистый документ на всю газетную страницу, в котором мелькали слова: «Национальная и мировая миссия… вековая мечта о свободе… право определять свое будущее… надеемся на понимание и благоразумие народа России и его хорошо всем известную выдержку…» Заканчивался он абзацем:
«Мы обращаемся ко всем гражданам нашей республики и призываем их честно исполнить свой патриотический долг и встать на защиту страны от возможных посягательств. Каждый должен сделать все от него зависящее для сохранения твердого порядка. Наш народ стоит перед историческим выбором, это последний и решающий момент в его жизни. Да поможет нам Бог!» Подпись гласила: глава Революционного Комитета, председатель и член исполкома партии – и еще с полдесятка должностей перед фамилией.
Холодный ветер трепал намокший край газеты, дождь сыпал мелкой водяной пылью. С фотографии под текстом на Лунина глядело очень знакомое лицо.
3
В каком-то легком умственном оцепенении он добрался до гостиницы, бросил еще один взгляд на мрачное море и волны, поднимавшие гребни с пеной все выше, и перевел взгляд на свой литературный кабинет, который он так полюбил и хотел им насладиться еще и с внешней стороны. Найти его было нетрудно – это был угловой номер на третьем этаже.
В окнах горел свет. Это было странно: он не мог забыть включенным свет в комнате, потому что не зажигал его, входя. Может быть, его оставила горничная после уборки, но это тоже было странно – убирать там было еще нечего.
Поднявшись по лестнице, он прошел по коридору, чувствуя легкое беспокойство и нетерпение. Дверь в номер была чуть приоткрыта. Может быть, открывать ее не следовало – интуиция подсказывала ему, что его герметичное существование на этом могло бы окончиться, а «открыть тексты» можно было только если полностью «закроешь жизнь», эта мысль давно уже ему нравилась. Возможно, даже стоило удалиться оттуда потихоньку и подыскать какую-нибудь другую гостиницу, а лучше другой город, и начать все сначала.
Потянув на себя ручку и помедлив еще на мгновение, Лунин глубоко вдохнул и открыл дверь. И тут же с облегчением выдохнул: в комнате, в глубоком кожаном кресле у окна, сидел еще один давний знакомый. Увидев Лунина, он приветственно помахал ему рукой.
– Привет, Мишель! Долго же тебя не было.
– Кириллов! Максим, как ты тут оказался? – спросил изумленный Лунин. – Ты давно в Систербеке?
