— Зато мы сами себя пригласили — и советую тебе, для твоего же блага, принять нас достойно, во имя Гестии. Так как называть тебя, человек с гор?
— Так и назови.
— А как звала тебя кормившая грудью, Человек-с-гор?
— С тех пор утекло немало воды. Я мог забыть. А как именовать вас, мои гости?
Предводитель оскаливает щербатую пасть:
— Так и именуй — гости. Дорогие гости. Лучшие из гостей, решившие вдруг провести ночь в этой паршивой вонючей пещере.
Его спутники оглядываются. Наибольшее их внимание привлекает пара коз, привязанных у входа и стоящие в ряд самодельные глиняные сосуды. Почти вся остальная обстановка сводится к охапке тростника. Первое впечатление забыто.
— Ты живешь здесь один? — интересуется вожак, в то время как другие бродяги свободными от копий руками начинают копаться в хозяйских запасах.
— По-моему, твои друзья уже это поняли.
Это странное хладнокровие, замешанное на каком-то выжидающем любопытстве, раздражает бродягу:
— А что же люди в долине? Разве они не числят эту землю за собой?
— Они иногда используют это место как дальнее пастбище.
— Ты не их сородич?
— Сосед.
— Странно, что они тебя здесь терпят. На их месте я бы давно скрутил тебе руки у лопаток и продал какому-нибудь финикийцу. Или поставил бы к жернову с колодкой на шее.
Человек-с-гор усмехается:
— Как видишь, этого не случилось.
Один из бродяг находит горшочек со свежим медом и принимается с чавканьем облизывать запускаемые туда пальцы. Другой быстро начинает грызть кусок вяленого мяса.
— Если ты не здешний, тогда откуда ты тут взялся?
— Не все ли равно?
— У каждого из нас есть прошлое.
— Предпочитаю обходиться без него. А ты?
Вожак оскаливает щербатую пасть:
— Я тоже. Так что же, ты живешь здесь совсем один?
— Каждый из нас одинок в этом мире.
— Каждый из нас ищет себе стаю.
— Разве не бывает волков-одиночек?
— Люди не настолько сильны, чтобы оставаться в одиночестве.
Человек-с-гор пожимает плечами:
— Значит, я уже не такой как все.
— И все же, почему живущие в долине не трогают тебя?
— Потому что я бываю им нужен.
Мед съеден быстро, и, облизав пальцы, бродяга пытается заставить приятеля поделиться мясом. Получив достойный отпор, он наугад, на ощупь и на вкус, пытается определить содержимое глиняных сосудов. И тут же жалеет о своей любознательности. Зачерпнутый кончиком пальца порошок обжигает ему язык и глотку. Что-то вопя, он вскакивает и начинает плеваться.
— Там мог оказаться и яд, — замечает Человек-с-гор.
— Так что же ты не сказал? — спрашивает вожак и неожиданно для себя обнаруживает свою руку лежащей на украденном мече.
— Он меня не спрашивал.
— Ты случайно не колдун?
— Нет. Я знахарь.
— Разве в долине нет своих знахарей?
— Таких, как я — нет.
— Ты еще и хвастун?
— Нет, — равнодушно роняет Человек-с-гор. — Просто я знаю себе цену.
Попробовавший горькое снадобье, не желая больше рисковать, с перекошенной физиономией подходит к очагу, заглядывает в горшок, принюхивается…
— Что это еще у тебя? Похлебка... без мяса... Чечевица?
И смачно плюет в кипящую похлебку:
— Эту гадость ты выльешь — и зарежешь нам козу!
Подражая своему вожаку, он пристально глядит на знахаря. Этот взгляд разбивается о спокойнейшую улыбку:
— Я не стану этого делать, мои незваные гости. Эти козы мне нужны.
— Если как подруги, у тебя останется еще одна. А будешь валять дурака, сделаем так, что тебе больше не захочется ни женщины, ни козы.
Знахарь пропускает все это мимо ушей:
— Насколько я помню законы гостеприимства, никто еще не бросал упрека хозяину, который кормит гостей тем, что ест сам. Вам придется есть чечевичную похлебку, мои гости.
— А мед? Он что, тоже накапал с козьего вымени?
— Его передали мне недавно за одну излеченную поясницу.
Слышно рычание.
— Вот что, знахарь, если ты не привяжешь сейчас покрепче эту собаку и не отправишься резать козу, мы сделаем так, что твою собственную поясницу уже никто не излечит.
— Этих коз я бы принялся резать разве что для лучших друзей, — неторопливо произносит Человек- с-гор, — для моих близких, которых я едва ли увижу — ну и еще, пожалуй, для сошедших с небес богов...— он кривит губу в злой усмешке. — Но я не собираюсь этого делать ради трех оборванцев, без спросу ворвавшихся в мою пещеру!
— Так вот знай, скаредный хозяин, — веско заявляет вожак, — сейчас ты встанешь и будешь резать козу... нет, клянусь Зевсом, обоих коз, ибо для тебя, сегодня и здесь, мы — боги!
Человек-с-гор громко от всей души смеется. Так непосредственно смеются дети — с возрастом обычно теряющие эту способность.
— И чем же докажут свою божественность три явившихся без приглашения невоспитанных и вонючих бога?
Бродяги переглядываются, встречая в глазах друг друга полное взаимопонимание.
— Тем же самым, — говорит вожак, — чем и прочие боги. Имей в виду, неучтивый знахарь, мы могучи и всесильны. А я к тому же еще и всевидящ. Предсказываю: если мы не будем сейчас довольны тобой, быть тебе изрезанным на ремни и брошенным на корм птицам. Да что там, птицам! Еще к утру лисы раскидают твои кости. Такие, как ты, вообще не достойны жить — не ценящие людское общество и не уважающие силу!
В первый миг ему кажется, что он добился своего. Опустив лицо, Человек-с-гор качает головой — но, когда он поднимает глаза, в них спокойная ярость:
— Вы мне надоели, — произносит он. — Вы дураки, а не боги. Да от вас же воняет могилой, а за плечами каждого стоит смерть!
Вожак еще раз переглядывается со своими спутниками. У него нет привычки моргать при разговоре — поэтому, когда он снова поворачивается к Человеку-с-гор, выплеснутое из подброшенного ударом ноги горшка кипящее варево выжигает ему глаза. Зажав их руками, он кричит, не слыша ничего, кроме собственного крика — а следующим звуком, который дойдет до него, будет плеск весел барки Харона.
Уклонившись от выпада копья, Человек-с-гор подныривает под руку другого противника. Промахнувшийся, не успев нанести второго удара, вспоминает о собаке — после того как та, даже не зарычав, смыкает челюсти на его горле...
