была одного с ней роста, когда ей шили это платье: оно сидело на Линдси так, словно создавалось специально для нее.
Линдси не могла решить, дожидаться ли ей Ника у подъезда или дать ему возможность совершить восхождение на Монблан, как он в шутку назвал лестницу, ведущую в ее квартиру. Но ее размышления прервал звонок в дверь, раздавшийся на четверть часа раньше назначенного срока.
Оправив руками роскошную ткань платья, — говорят, это приносит счастье, — она пошла открывать. Нетерпеливое постукивание костяшек пальцев по двери подтвердило, что это именно он. Взволнованная предстоящим разговором, Линдси попыталась взять себя в руки: она ни в чем не провинилась перед Ником, поэтому оправдываться ни в коем случае не стоило. Если считать себя виноватой, то в конце концов виноватой и окажешься, сказала себе девушка и почти успокоилась.
Она открыла дверь, и он остановился на пороге, прислонившись к косяку.
— Добрый вечер. Ник. Может быть, зайдете?
— Да, здесь, пожалуй, не поговоришь, так что у меня нет выбора.
А она-то надеялась, что разговор состоится после ужина, когда он придет в более благодушное настроение!
— Я спросила исключительно из вежливости, — сказала Линдси, жестом приглашая его следовать за ней и бросив сердитый взгляд через плечо. — Так что ваш сарказм неуместен.
— Да, вы правы. Извините, — ничуть не смутившись, ответил он и, в зависимости от роли меняя голос, продолжил: — «Кофе, Ник» — «Нет, спасибо, я выпил чашку перед тем, как ехать сюда». — «Значит, можно перейти прямо к делу?» — «Да, меня вполне это устраивает, Линдси». Итак, все формальности соблюдены, и вы можете начинать.
— Еще не все. Я ведь не предложила вам сесть. Садитесь, пожалуйста. Ник.
На мгновение ей показалось, что он останется стоять. Ей и так предстоит тяжелое испытание — выложить ему всю правду, не хватало еще, чтобы при этом он возвышался над ней, глядя сверху вниз. От уверенности в себе, которую она почувствовала, надев платье Луизы, не осталось и следа. При виде его сердце ее учащенно забилось. Его вспыльчивость и мрачный вид ничуть не умаляли свойственного ему природного обаяния.
Он тяжело уселся в кресло, и, прежде чем заговорить, она подождала, пока смолкнет протестующий скрип пружин.
— Мне было бы проще войти в террариум к крокодилам, чем сказать то, что собираюсь. Я хочу сделать вам признание: Фил Купер, который когда-то работал у вас и которого вы уволили, — мой брат.
— Купер! Ну конечно! Я чуть не свихнулся, гадая, чем я вас так раздражаю, а мысль об этом так и не пришла мне в голову. Господи, ну и болван же я! Вот, значит, в чем дело.
— Дело совсем не в этом. И уж ни в коем случае это не имеет никакого отношения к заметке в рубрике «С пылу с жару».
— Вам не стоило опускаться до такой низости. Если вы и вправду не хотели участвовать в проекте, нужно было сказать об этом прямо.
— Я говорила, причем неоднократно. Но вы и слушать ни о чем не желали.
— Теперь я понимаю, что мне надо было серьезно отнестись к вашим словам. Мне казалось, вы из тех, кто говорит одно, а думает другое. Как и все женщины.
— Нет, я искренне сопротивлялась тому, чтобы меня втягивали во что-то против моей воли, не давая возможности решить самой: нужно мне это или нет. Но к информации, появившейся в газете, я не имею никакого отношения. Я хорошо помню слова Луизы о том, что утечка сведений погубит весь проект. Я бы никогда не совершила такой подлости.
— И вы хотите уверить меня в том, что вашу хорошенькую головку ни разу не посещала мысль о том, чтобы отомстить мне?
— Нет… то есть, может быть, и посещала.
— Может быть?
— Ну хорошо, это так! Но это была только мимолетная мысль. Меня натолкнул на нее образ нежности и невинности, который должна была создать «мисс Шарм». Поскольку мне казалось, что я не в силах изменить ход событий, я подумала, что вам будет поделом, если на каком-нибудь важном рекламном мероприятии я появлюсь в известном вам черном платье.
— Если бы вы попытались сделать это, у меня возникло бы сильное искушение сорвать его с вас, что я и сделал бы с превеликим удовольствием.
Линдси на мгновение представила эту картину, но в ее воображении Ник срывал с нее платье, не кипя от негодования и не карая жестоко за столь жестокий поступок, а медленными, чувственными движениями ласкового возлюбленного. Устыдившись своих мыслей она опустила длинные золотистые ресницы, чувствуя, как пылают щеки.
— Я понимаю вашу злость, Ник. Понимаю, что вы сейчас чувствуете. Но и мне не легче, поверьте.
— Как, по-вашему, на кого я зол?
— На Мэйзи Пэллмэн — за то, что она написала эту заметку. На меня — потому что вам кажется, будто я предоставила информацию.
— Вовсе нет! Я зол на самого себя.
— Но почему?
— Вы же сообразительная девушка. Подумайте — и все поймете.
Озадаченная этими словами, она прямо повторила:
— Я не имею никакого отношения к этой публикации.
Внезапно, рывком поднявшись с кресла, он в два шага оказался рядом с ней, продемонстрировав ловкость, которую трудно было ожидать от столь крупного человека. Она вспомнила рассказ Луизы Дельмар и поняла, что в этом нет ничего удивительного: ведь он приучен быстро двигаться.
Указательным пальцем он легонько погладил ее пылающую щеку.
— М-м… — Она напряглась, ожидая, что последует за этим, но он, похоже, заколебался.
— Я оставляю за собой право самому об этом судить. Вы готовы?
Она вопросительно вскинула тонкие брови.
— Готова?
— Мне казалось, мы идем ужинать. — Он окинул ее оценивающим взглядом. — Я смотрю, вы приложили немало усилий для того, чтобы хорошо выглядеть. Только не говорите мне, что уже поужинали.
— Нет, но я хотела сказать вам о том, что Фил — мой брат, после ужина. Мне всегда казалось, что сытого человека труднее разозлить. А теперь, когда я вам все рассказала, вам уже ни к чему меня куда-то приглашать.
— Почему же? Разве сестра Фила Купера ничего не ест? И потом, я вовсе не виню вас за то, что сделал ваш брат. Да и на него я тоже не держу зла. Разве что жалею, что собственная глупость стоила ему жизни. К тому же ваше признание заставило меня на все взглянуть иначе. Мое любопытство так же нуждается в пище, как и желудок. В голове вертится множество вопросов, на которые мне хотелось бы получить ответ. И в первую очередь меня интересует, почему вы так меня невзлюбили. Неужели только из- за того, что произошло с вашим братом?
Она совсем растерялась. Час от часу не легче. По словам Кэти, Фила уволили несправедливо. Но если это так, то почему Ник Фарадей не чувствует за собой ни малейшей вины? Скорее на оборот. Если он настолько владеет собой, что способен сохранять совершенно невозмутимый вид, когда, казалось бы, должен быть смущен, подавлен и раздосадован? Перехватив его пристальный взгляд, она почувствовала сухость во рту.
— У вас в холодильнике часом не припрятана пара бифштексов и бутылка вина? — осведомился он.
— Сейчас посмотрю. — Она с трудом отвела от него взгляд. — Все-таки вы странный человек. Я думала, вы разозлитесь на меня из-за того, что я не была с вами откровенна.
— Меня действительно переполняет какое-то чувство, но это не злость. Если вы хотите, я попытаюсь выразить его словами. Я разочарован в своих умственных способностях. Проще говоря, я оказался олухом,
