— В один прекрасный день я тебе, пожалуй, отвечу. А теперь иди одевайся.
Уже в машине, глядя на его руки, уверенно лежащие на руле, она пробормотала:
— В один прекрасный день ты обязательно встретишь женщину, которая не станет мириться с твоими диктаторскими замашками, и тогда наконец получишь по заслугам.
— Скажу тебе по секрету: я уже ее встретил.
— Я говорю не о Луизе, — огрызнулась она.
Он промолчал, да она и не рассчитывала на ответ. Они не проронили ни слова до самого ее дома.
— Не нужно провожать меня, — сказала Линдси очень решительно, надеясь, что это произведет на него впечатление. Все дело в том, чтобы говорить уверенно!
— Ты права, не нужно, но именно это я и собираюсь сделать. Более того, я зайду в квартиру, чтобы посмотреть, все ли там в порядке. А потом…
— Что потом? — внезапно севшим от волнения голосом переспросила она.
— Не стоит беспокоиться. Я не собираюсь страстно любить тебя, какое бы наслаждение мне это ни доставило. Почему у тебя такой испуганный вид?
— Я не привыкла говорить вслух о таких вещах.
— Значит, думать об этом можно, а говорить нельзя?
— Мысли не всегда можно контролировать, — поспешила сказать Линдси, не вполне понимая, в чем она признается.
— А тебя такие мысли посещают?
— Конечно нет! — противореча самой себе, воскликнула она.
Линдси была обеспокоена тем, какое направление принял разговор, и собственным смятением. И ей совсем не нравилось то, что Ник поднимается за ней по лестнице, но, похоже, она ничего не могла с этим поделать. У нее было тяжело на сердце. То, что рассказал Грег Хэммонд, потрясло ее больше, чем она могла бы предположить. Ей нужно остаться одной, но как помешать Нику переступить порог ее квартиры?
Она проскользнула в дверь первой, оставив его в холле.
— Спокойной ночи, мистер Фарадей.
Дверь, которую она попыталась решительно захлопнуть у него перед носом, резко распахнулась настежь, и она невольно попятилась. О том, чтобы мериться с ним силами, не могло быть и речи, но, когда глаза их встретились, ей почудились в устремленном на нее взгляде затаенная печаль и сожаление.
— Я ведь говорил тебе, что не сделаю ничего против твоего желания, — мрачно проговорил он.
Выходит, все сводится только к этому? Значит, ее пугает не он сам, а то, что он собирается сделать? Он буквально гипнотизировал ее, лишая способности мыслить здраво. Линдси, завороженная его теплотой и мужественностью, не знала, как отделаться от шальных образов, проносившихся в ее голове и казавшихся грубыми и примитивными. Совладать со своим языком не составляло труда, но вот обуздать разыгравшееся воображение становилось все сложнее. Охваченная лихорадочным возбуждением, она беззвучно молила его не обращать внимания на слабые попытки сопротивления и отговорки и овладеть ею, даже если она привлекает его только физически.
— Грегу нужно всыпать по первое число за то, что он тебе все рассказал. — В глазах Ника застыло мрачное выражение, но голос стал мягче. — В конце концов, Фил — твой брат, и я понимаю, как больно тебе было все это слышать. Я бы поставил под запрет любую правду, способную причинить страдания. Но сейчас даже не знаю, чем я могу тебе помочь.
— Ты?
— Если бы ты упала и ободрала себе колени, я бы промыл и прижег ранку йодом, а потом подул, чтобы унять боль. — Представив себе эту картину, она невольно улыбнулась. — Но как исцелить сердце человека, разочарованного в том, что было ему дорого?..
— Со мной все будет в порядке. Правда, Ник, — сказала Линдси, удивляясь про себя нелепости ситуации: теперь она утешала его.
— Я говорил, что не испытываю никаких угрызений совести, но это не совсем так. Я виню себя за то, что не отнесся к Филу более терпимо. Я не понимал, что есть силы, способные побудить человека взять то, что ему не принадлежит.
— Спасибо тебе за эти слова. Ник. Но если это так, если правда то, о чем рассказывал мне Грег, то Фил был не прав. — Зачем все эти «если»?! Она отлично понимала, что Ник не стал бы ее обманывать. — Вероятно, украв, и можно получить временное удовольствие, но долгое счастье — никогда. Все, к чему есть смысл стремиться в жизни, нужно заработать только собственным трудом.
На лице Ника мелькнула тревога, на которую Линдси, слишком поглощенная собой, не обратила внимания. Она винила себя за то, что, ослепленная родственными чувствами, подозревала Ника в несуществующих грехах. Теперь она должна заслужить его прощение. Но почему он так странно на нее смотрит? Неужели не чувствует, как ей хочется сейчас, чтобы он прижал ее к себе? Ах, да… ничто не происходит в жизни только потому, что тебе этого хочется… Наверное, ему понадобится время, чтобы снова привязаться к ней… А что, если этого никогда не случится?
Она так и не поняла, какой инстинкт ею двигал, когда, сделав шаг вперед, встала на цыпочки и обвила руками его шею. На мгновение он, словно сопротивляясь порыву, поднял руки, но они тут же сомкнулись и крепко прижали ее к себе. Ее мягкие, желанные, чуть влажные губы податливо раскрылись и замерли в ожидании его губ, не замедливших жадно и с такой готовностью взять то, что было им предложено. Он с безграничной нежностью ласкал ее, и она осмелилась коснуться кончиком языка его губ; от этого невинного движения их охватил страстный трепет.
Руки ее последовали смелому примеру, поданному языком. Она рывком ослабила узел галстука и, сняв и отбросив его в сторону, принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Дотронувшись до обнаженной мускулистой груди, она принялась все смелее гладить ее, перебирая кончиками пальцев густые волосы.
Он помог ей снять платье, которое медленно скользнуло по ее плечам, упругому, гладкому животу и изящным, округлым бедрам. Когда платье упало к ногам, он впился взглядом в кружевную атласную ткань, сквозь которую просвечивали соблазнительные налитые груди. В горящих синих глазах застыло отрешенное выражение, когда он, расстегнув лифчик, коснулся их руками. Сначала ласки его были нежными, и все тело от них слегка покалывало, что доставляло ей невыразимое наслаждение. Но с каждым мгновением они становились все более настойчивыми, пока она не почувствовала, что в огне страсти теряет контроль над собой и с готовностью отвечает на них.
Он принялся ласкать языком ее сосок, и, бессильно прильнув к нему, она порывисто обняла его плечи; охваченная страстным возбуждением, она хотела, чтобы тела их слились и растворились друг в друге. Она хотела быть для него сейчас всем на свете.
Он рывком притянул ее к себе, и ее порозовевшие, набухшие груди прижались к его груди, а губы нежно коснулись его губ. Охваченные единым порывом, они дышали в унисон, и, не в силах устоять перед искушением, он повел себя еще смелее.
Еще немного — и они лишились бы последних остатков самообладания. Почувствовав прилив слабости и головокружение, Линдси закрыла глаза, недоумевая, почему он до сих пор не овладел ею.
— Что ты со мной делаешь! — прорычал Ник. — Это просто…
— …Блаженство, — подхватила она.
— Нет… Все должно быть не так! Одному только Богу известно, как я хочу тебя. Хочу! Но… Нужно взять себя в руки! Ты, наверное, возненавидишь меня за это, но пройдет время, и ты скажешь мне спасибо. Обещаю.
— Ты уходишь? — вне себя от изумления, спросила она.
Он часто дышал, похоже, не в силах оправиться от волнения. Вместо улыбки, которую он попытался изобразить, на его губах застыла невыразимая мука.
— Мне трудно сделать это, и, поверь, со мной такое случается впервые, но я хочу все сделать так, как надо. — Круто повернувшись, он сунул галстук в карман пиджака и вышел, застегивая на ходу рубашку.
Она проводила его взглядом, проклиная себя на чем свет стоит. Опять, поддавшись голосу плоти, она повела себя совсем не так, как следовало! Почему она так и не сказала Нику, что верит ему; что совершенный братом обман стал для нее огромным потрясением? Если бы раньше она дала себе труд
