сдерживая стоны, решив крепиться изо всех сил, чтобы не пропустить свой очередной полет на штопор.
Наблюдая за полетами с земли, инструктор Лазарев никак не мог толком понять, что происходит в воздухе. Учлет Стефановский, до сих пор хорошо успевавший, творил в зоне что-то такое, от чего у Лазарева невольно стали дрожать колени. Стефановский делал все наоборот: давал газ, когда его надо было убирать, брал ручку на себя в тех случаях, когда ее следовало отжимать. Машина принимала самые нелепые положения.
«Если так пойдет дальше, — подумал Лазарев, — то на посадке он неминуемо разобьется».
Но этого не случилось. Машина сделала несколько грубых скачков по земле и встала. Шатаясь, как пьяный, Стефановский вылез из нее. У него темнело в глазах, все тело горело как в огне. Он едва удерживался, чтобы не упасть.
— В госпиталь, — коротко сказал Лазарев, которому вдруг стало ясно все, что хотел скрыть от него курсант.
Потягиваясь на надоевшей больничной койке, Стефановский с нетерпением думал о том времени, когда он выйдет отсюда. Через три-четыре месяца он окончит школу. Далее — истребительный полк. Он жмурил глаза и видел себя на необыкновенных машинах. Они дают скорость в четыреста, пятьсот, нет! — шестьсот километров в час. И сам он смеялся над своими мыслями. Таких машин еще нет. Самая совершенная дает около двухсот. Но и это хорошо! Почти в два раза больше «Аврушки».
Однако, окончив школу, Стефановский не попал в полк, как он мечтал. Его, по установившейся годами традиции, как лучшего выпускника, оставляют в школе инструктором. Он «возит» учеников. Их много. Они разные по натуре и способностям, но совершают почти одинаковые ошибки. Инструктор Стефановский «добирает» ручку на посадке. Твердит ученикам то же самое, что все остальные инструктора твердят своим ученикам во всех остальных школах, в разных вариантах и интонациях.
Работа инструктора — благодарная работа. Многие из его учеников стали известными летчиками. Но Стефановскому эта работа все более становилась не по душе. По натуре он был истребитель. Когда подвертывался случай, он показывал свое мастерство даже на тихоходном «У-1».
Обычно это происходило в так называемый пробный полет. Переплетенная многочисленными стяжками и тросами «Аврушка» жалобно свистела, отвесно пикируя с работающим мотором. Захлебываясь, летела вверх колесами. Завывала на крутых виражах или при продолжительном вертикальном скольжении на крыло до высоты в 50, 20 метров.
После таких «зверских» полетов техник, ворча, принимался особенно внимательно подтягивать тросы и растяжки. Но что могла дать хилая старушка «Авро» со своей сотней километров в час?
Молодой, энергичный летчик-инструктор Юрченко попытался как-то по-новому использовать машину. Она развалилась в воздухе и кусками полетела на землю, похоронив под обломками летчика. Этот несчастный случай подействовал на Стефановского, как ушат холодной воды, и запомнился на всю жизнь в виде короткой и острой формулы: «С техникой фамильярничать нельзя!» В обращении с техникой нужен точный, трижды проверенный расчет.
Постепенно пробуждавшийся в Стефановском дух творчества — дух исследователя и экспериментатора — все более давал себя знать. Давно установленные нормы и каноны в его глазах одряхлели и потеряли свою убедительность.
Он все чаще атаковал начальство рапортами о переводе. Добивался он перевода два года. И его перевели… инструктором в Луганскую авиашколу.
Еще один год инструкторской работы и многочисленных рапортов новому начальству. И наконец он получил назначение военным летчиком-испытателем. На эту работу посылали опытных в летном деле людей.
Открывалась новая страница в его жизни. Шел 1931 год.
Летчик Чкалов
Инструктор Стефановский прибыл к новому месту назначения и представился начальству.
Когда он исполнил все формальности, его спросили:
— Вы летали на «ТБ-1»? Нет? Тогда вам придется по возможности скорее изучить эту машину. Отправляйтесь на аэродром и спросите там летчика Чкалова.
По пути на аэродром Стефановский вспоминал: Чкалов? Он раньше слышал эту фамилию. В школе и частях иногда упоминали ее. Крылатая молва разносила много такого, что было и чего не было. Но основное оставалось: смелость, мужество, исключительное летное мастерство этого, тогда еще рядового летчика.
На аэродроме все знали Чкалова и указали Стефановскому, где его найти. Минуту спустя Стефановский козырнул широкоплечему, чуть выше среднего роста человеку. Не выслушав рапорта до конца, тот протянул руку и улыбнулся:
— В работе лучше знакомиться!
Они направились к самолету. По дороге Чкалов спрашивал:
— Где учились? На каких самолетах летали? Какой налет?
У большого двухмоторного бомбардировщика возились техники, мотористы. Они, как мухи, со всех сторон облепили машину.
— Изучите машину, — сказал Чкалов, — разберитесь, где что находится, вплоть до последней заклепки. Техники вам помогут. А потом слетаем.
Показной полет запомнился на всю жизнь. Погода была хорошая, ясная. Учитель и ученик заняли свои места в машине. Чкалов как-то по-особенному сидел в ней — легко, непринужденно. Чувствовалось, что ему здесь привычнее, чем на земле. Он двинул сектора моторов, разогнал машину и мягко отделил ее от земли.
Едва не задев колесами верхушки сосен, он сделал правый разворот и, набрав всего триста метров высоты, весело взглянул на своего ученика, отжал штурвал чуть вперед и, повернув влево, ввалил машину в глубокий вираж. Левое крыло нацелилось в землю, правое — в небо. Нос лихо бежал по линии горизонта, описывая правильную окружность. Многочисленные стрелки приборов замерли на своих местах. Ровно гудели моторы…
Чкалов непринужденно повернул штурвал вправо, и теперь правое крыло опустилось к земле, а левое пошло к небу. Нос также лихо помчался по горизонту, по кругу, но в обратную сторону, будто разматывая невидимую нить. И когда учитель сделал горку и бросил самолет в пике, ученик забыл, что он на бомбардировщике: он не видел такой чистоты полета даже у истребителей.
С ревом и свистом понеслись навстречу домишки, шоссе, пасшееся на лугу стадо. Земля приближалась с такой катастрофической быстротой, что Стефановский невольно потянулся к рулям, но задорный взгляд Чкалова остановил его.
С пятидесятиметровой высоты машина резко взмыла вверх, сделала разворот и с набором высоты пошла в зону.
Опять высота триста метров. Чкалов небрежно бросил штурвал и одобряюще кивнул соседу.
И когда последний попытался повторить полет учителя, довольная улыбка расплылась на широком лице Чкалова. Он посадил машину и, вылезая из нее, сказал Стефановскому:
— Правильно действовал. Смело… Из машины надо выжимать все, что она может дать!
Это звучало, как девиз, как наставление на всю жизнь.
После нескольких провозных полетов Стефановский самостоятельно вылетел на бомбардировщике.
Электрическая кнопка
