На фронт
Это воскресное летнее утро всем запомнилось особенно отчетливо.
Оно, возможно, было таким же тихим, солнечным и приятным, как и в другие воскресные дни, когда мы выезжали за город на дачи, копались в цветнике, белили дом, чинили велосипед, уходили с детьми на целый день в парк, занимались своими небольшими делами.
Но то, что мы узнали в полдень, было как бы чертою, так резко подчеркнувшей весь итог прежней нашей жизни, трудовой и мирной, что это утро навсегда врезалось в память.
Грохот первых немецких авиабомб застал Супруна в Крыму, где он, как депутат, разъезжал по городам и селам, отчитываясь перед избравшим его народом в том, как он ему служит.
Летчик быстро, как по боевой тревоге, уложил вещи и кинулся на ближайший аэродром. Однако там было тихо. День был воскресный, и самолетов на Москву не было. Он стал из дежурки звонить во все концы и только под вечер устроился на случайную попутную машину.
23 июня летчик был уже дома. Он вбежал к себе на четвертый этаж, ворвался в квартиру, швырнул чемодан в угол, расцеловал сестру и закидал ее десятками вопросов.
Но она знала немногим больше, чем он.
— Позвони лучше Пете, — сказала она. — Петя должен быть в курсе всех дел.
— Верно, — согласился Супрун, быстро снимая телефонную трубку, и набрал номер Стефановского.
Но того на месте не оказалось. Степан нервно ходил по комнатам.
— Как ты думаешь, Анек, где меня используют? — резко повернулся он к сестре. — Неужели отправят за границу самолеты покупать? Эх, черт! Лучше бы я не знал иностранных языков!
Сестра не знала, что ему и сказать. Он ведь все равно добьется, чтобы все сделать по-своему. Стараясь быть возможно более спокойной, она сказала:
— Зачем ты волнуешься прежде времени? Не сегодня — завтра все выяснится. Тогда можно будет волноваться… принимать меры.
— На фронт! На фронте нам надо сейчас быть. Там теперь самая для нас работа! — горячо говорил Супрун и, торопливо приведя себя в порядок с дороги, на ходу надевая пилотку, крикнул сестре: — Побегу ребят разыскивать!
Он застал Стефановского на аэродроме и сразу же перешел к делу. Как и всегда, они сразу нашли общий язык.
— Немцы, — говорил Супрун, — возможно, введут в бой какие-нибудь воздушные новинки. Очень важно, чтобы квалифицированные люди проверили, как ведут себя в бою с ними наши новые самолеты, что в них надо усовершенствовать и улучшить, чтобы не терять превосходства над врагом. Надо создать несколько групп летчиков-испытателей по специальностям и двинуть их на фронт. Они там выяснят, что нужно, и потом вернутся продолжать работу.
— Правильно, именно это нам и нужно! — соглашается Стефановский.
— Что ж, поехали в Кремль? — предлагает Супрун.
— Езжай, пожалуй, один, — немного подумав, говорит Стефановский. — Ты — депутат, тебе одному легче будет пройти куда нужно.
— Хорошо, — соглашается Супрун. — Вечером вернусь. Жди!
Он вскочил в свою «эмку», и Стефановский провожает машину взглядом, пока она не скрывается за поворотом.
Супрун возвращается далеко за полночь и сейчас же стучится к другу.
Стефановский встречает его на пороге.
— Ну как, попал?
— Все в порядке! С трудом, но все же вышло, — едва отдышавшись, говорит Супрун.
— Рассказывай!
— Вначале я сгоряча не совсем точно доложил, и со мной долго не соглашались. «Кроме вас, — говорят, — есть кому воевать. Сидите на месте и занимайтесь своим делом». Я отвечаю, что наше место и дело сейчас именно там. Изложил план подробно. «Раз так, — говорят мне, — то месяца на два, на три можно. Подберите себе людей по своему усмотрению». В общем все налаживается.
Друзья долго и взволнованно беседуют, составляют разные планы, много курят и лишь под утро ложатся спать.
Пять дней проходят в беспрерывных хлопотах. Нужно было создать полки и оснастить их всем сложным хозяйством современной войны.
Наконец, все готово. Через два часа — вылет.
Супрун сидит дома и бреется. Он загорел и сильно похудел за эти дни. Он точно на пружинах. С фронта идут горестные вести, и его сердце рвется в бой.
Сестра укладывает чемоданы, то и дело спрашивая брата:
— Еще что положить?
— Полотенец мохнатых не забыла?
— Два полотенца хватит?
— Хватит! — отвечает он. — Только курева побольше положи.
— Треть чемодана забила папиросами.
— Молодец! А коньячок? — весело подмигивает брат.
— Весь твой неприкосновенный запас уложила.
— А чистый подворотничок пришила?
— Так точно, товарищ подполковник, — через силу шутит Аня.
Степан кончает бриться, умывается, освежает лицо одеколоном. Потом наливает себе чаю и жадно впивается зубами в бутерброд. Торопливо прожевывая хлеб с ветчиной, пишет на блокнотном листе:
«30.6.41.
Дорогие родные! Сегодня улетаю на фронт защищать свою Родину, свой народ. Подобрал себе замечательных летчиков-орлов. Приложу все свои силы, чтоб доказать фашистской сволочи, на что способны советские летчики. Вас прошу не беспокоиться.
Целую всех Степан»
— На, — подает он сестре письмо, — перешли в Сумы, домой. А мне пора!
Быстро допивает чай. Причесывает густые вьющиеся волосы и надевает пилотку. Потом крепко обнимает и целует сестру.
Комок подкатывается к ее горлу, и точно чья-то рука больно сжимает сердце. Затуманивается взор, она плохо видит брата и чувствует, что вот-вот рыдания вырвутся из груди.
Она сдерживает себя и с трудом выдавливает несколько слов:
— Береги себя!.. У тебя ведь горячая голова…
— Все будет хорошо, — говорит он, улыбаясь и снова целуя ее. — Не волнуйся!
Взяв в левую руку чемодан и перекинув через правую кожанку, он медленно выходит, тихо, против обыкновения, прикрывает за собой дверь.
В эту же минуту Стефановский целует жену и дочь. Долгов, прощаясь, носит на руках сынишку. Глазунов еще раз просит жену сберечь граммофонные пластинки с уроками английского языка.
Подходит время сбора. Стрелка часов близится к назначенной цифре.
Взвивается зеленая ракета.
Летчики-испытатели улетают на запад.
