Вао, лежащий во «внутреннем море» архипелага (последние две с лишним недели судно работало на него).
— Все складывается отлично, — сказал Мацей, — тебе удастся увидеть еще один вид творчества наших народных художников — скульптуру в камне.
На мой взгляд, Вао немногим отличался от Томана. Такие же тропки, такая же растительность, такие же хижины. Лишь только мы причалили к берегу, как я обнаружил измерительные столбики, поставленные, конечно, все тем же господином Ласка.
—
Пиджин неизменно поражал меня образностью языка, напоминая рассказы Дж. Лондона, которые я лихорадочно читал и перечитывал в отрочестве. Мог ли я тогда вообразить, что буду путешествовать на судне с «моя черная канака» и добродушный Джонсон спасет мне жизнь?
Пока Джон осматривал больную плантацию, мы с Мацеем отправились на другой конец острова навестить местного скульптора, тоже Джона. Их с капитаном связывала старая дружба. Когда мы появились, Джон трудился над какой-то деревянной маской. Она мне не понравилась. Скульптор очень обрадовался капитану, принял подарок и сразу же повел нас в большой сарай, который служил одновременно и мастерской и выставочным залом.
Джон специализировался в ваянии небольших головок из камня. В салоне их было около двадцати. Глядя на его работы, я был склонен полагать, что Джон, пожалуй, не копировал традиционные линии невинбуров или ритуальных масок. Из местного искусства для своих замыслов он заимствовал лишь какие- то элементы, давая при этом волю своей фантазии.
— Обрати внимание, — заметил Мацей, — на огромные носы у этих голов. Такие встречаются лишь у европейцев. Он с особым удовольствием вытачивает их здесь, на своем рифе.
Джон, как человек бывалый (он посетил даже Новую Каледонию), угостил нас лимонадом и проводил до главной тропы. Кроме своих голов мы унесли от него еще две каменные, за которые ваятель взял с нас не так уж дорого.
Стоянка на Вао была недолгой. Снявшись с якоря, мы направились прямо к Лакаторо. Наш агроном был немного огорчен тем, что здесь, на Вао, совсем рядом с его резиденцией и образцово-показательным центром, проклятые крабы и жуки серьезно повредили кокосовые пальмы.
К вечеру «Росинант» бросил якорь у берега, а наша неутомимая шлюпка сновала туда и обратно, перевозя багаж Фрэнсиса и Джона. Для них этот довольно приятный рейс был уже закончен. Зато капитан Мачи все еще ждал окончательного решения: пойдем ли мы в Вилу или отправимся в путь, вдвое больший, на остров Танна, лежащий на южной оконечности архипелага. Решение этого вопроса должно было прийти завтра. Разумеется, для меня это была бы необычайная удача, ведь Танна — пожалуй, самое заманчивое место на Новых Гебридах, которое всем туристам настойчиво рекомендуют посетить.
На острове есть действующий вулкан Ясур, изумительные «лунные» пейзажи — результат вулканической деятельности. По ночам виднеется даже пламя. Что может быть более захватывающим для феминизированного мещанина, который добрался до Вилы на пассажирском судне? Не раздумывая ни минуты, он покупает билет на самолет местных авиалиний и вдыхает смрад преисподней — сернистые соединения, поставляемые Ясуром без ограничений.
Однако Танна — не только заманчивый пункт туристского маршрута. Не менее охотно направляются сюда ученые, в особенности те, которые пристально следят за национальным движением Океании — своеобразной реакцией аборигенов против натиска чуждой, в основном европейской культуры. Движение носит магическо-религиозный характер и направлено против порядков, которые навязываются белыми. Такой протест зародился на острове Танна вследствие чрезвычайно жесткого правления пресвитерианских миссионеров, которые беззастенчиво вмешивались в жизнь населения острова. Аборигенам запретили пить каву, танцевать и многое другое, что культивировалось в местном обществе в течение многих веков. Жители все чаще стали избегать непреклонных в требованиях миссионеров, перестали ходить на богослужения и вернули колдунам их прежний авторитет. Жители тайно предавались танцам и по ночам пили запрещенную каву.
Такая ситуация сложилась на Танне к началу сороковых годов нашего столетия, но тут разразилась вторая мировая война. Американские базы на островах архипелага требовали рабочих рук. На Эфате, на Малекулу привезли сотни рабочих, нанятых на Танне. Вырванные из родных мест, люди оказались среди самой современной техники, увидели горы продуктов, оборудования, оружия и, наконец, тучи войск с полным личным снаряжением. Так возник миф о богатствах (он имеет хождение и в других частях Меланезии и определяется как культ
Применительно к острову Танна таким местным пророком является Джон Фрум, темнокожий американец, «брат президента США». Когда настанет время, он, пророк, появится у берегов острова и приведет с собой на остров воздушно-морскую армаду кораблей, полную автомашин, холодильников, жевательной резинки и других богатств. Приверженцы мифа на Танне и сторонники Джона Фрума так до сих пор и ждут этого десанта изобилия, а пока ставят, где могут, красные кресты, символ движения. Пресвитериане на Танне потеряли почти всю свою паству, которая вместо суровых проповедей предпочитает вслушиваться в гул вечно грозного вулкана, доносящийся из-под земли, а это, как известно, голоса предков и древних божеств.
Я безмерно радовался возможности поехать на Танну, но меланезийские боги оказались немилостивы ко мне. Приказ предписывал капитану Мачи немедленно возвращаться в Вилу. Наступающие праздники и Новый год стремительно пресекли деятельность всех учреждений на архипелаге.
— Не огорчайся, — несколько лицемерно утешал меня Мацей, — еще можно связаться с Вилой, вдруг удастся как-нибудь купить билет на туристский самолет подешевле. Нет худа без добра — посидим у нас в саду, ведь надо же немного отдохнуть после такого долгого рейса.
Вила — столица «Черного архипелага»
Впервые за долгое время «Росинант» двигался в темноте. Капитан торопился домой, и мы вышли из Лакаторо под вечер. На этот раз плавание было безопасным, в открытом море. Рифы не угрожали нам, море глубокое, а поскольку акватория не защищена островами, немного качало.
Нашему возвращению в Вилу особенно радовался Дэвид. В ту ночь он не сомкнул глаз, все никак не мог дождаться, когда наконец увидит своего сына. Я тоже засиделся на палубе преодолевающего волны «Росинанта» и размышлял о том, что завтра вокруг меня вновь закипит жизнь столичного города с его международными авиационными линиями, визами, валютой и горами бумаг, которые придумала цивилизация. Я возвращался к издерганным цивилизацией людям, обладающим, по оценке приверженцев Джона Фрума, огромными сокровищами, которые так и не принесли им счастья большего, чем то, которое жило под крышами из пальмовых листьев на Малекуле или Амбриме. Напротив, скорлупа кокосового ореха, наполненная кавой, радует больше, чем шампанское в самом дорогом отеле…
— Смотри, господин! — Дэвид прервал ход моих мыслей.
Зрелище и впрямь было поразительным. В чернильной темноте, невысоко над водой висел яйцеобразный, плоский, кроваво-красный диск. «По-моему, это не луна», — подумал я. Серебряный диск сиял значительно выше и немного сбоку — было как раз полнолуние.
— Что это такое? — спросил я с неподдельным удивлением.
— Лопеви, — прозвучало в ответ.
Оказывается, это светился кровавой тонзурой правильный, невидимый в темноте конус вулкана. Необычная картина до сих пор стоит перед моими глазами: неестественно странное, я бы сказал,
