— Через час туда поедет мой управляющий, отправляйтесь с ним. Правда, там надо довольно далеко идти пешком.
— Пустяки. Только как я завтра доберусь назад?
— Вместе с управляющим. Ему надо вернуться сюда как можно быстрее.
Вскоре на «тойоте» появился управляющий, мистер Сантино. Было решено, что я вернусь прямо на судно в Палекуле. Не успел я и глазом моргнуть, как мы уже тряслись по отвратительной дороге, ведущей вдоль восточного берега острова.
Мистер Сантино оказался человеком неразговорчивым. Может, он был недоволен, что у него оказался неожиданный попутчик. Пейзаж тоже не радовал глаз: густой кустарник, сквозь который нет-нет да мелькало бледно-зеленое море. С трудом я вытянул у Сантино, что сначала мы поедем в Бухту Кабана. После чего я спокойно предался воспоминаниям об экспедиции Кироса.
Вскоре после того, как команда высадилась на Эспириту-Санто, у испанского командора начались неприятности. Долгие богослужения не произвели на местных жителей никакого впечатления. Однако то, что испанцы вырубили их деревья и вместо них посадили без разрешения неизвестные растения (кукурузу, хлопок, фасоль), привело островитян в ярость. Они отказались давать пришельцам продовольствие, видно, хотели, чтобы враги поскорее убрались с их земли, а может, потому что сами не имели лишних продуктов. Начались серьезные осложнения. Местных жителей заставляли доставлять продукты питания. У них отнимали детей и не возвращали под тем предлогом, что их следует обратить в христианскую веру. Появились первые жертвы, начались раздоры. Испанцы жаждали золота, Кирос — «спасения душ».
Через пять недель пребывания на Санто оба судна снялись с якоря и вышли в море, даже не обследовав соседние острова и воды. Дальнейшая судьба экспедиции неясна. Суда разошлись. Прославившийся вскоре Торрес провел «Альмиранту» через пролив, названный впоследствии его именем, и дошел до Манилы. На корабле Кироса, по-видимому, вспыхнул бунт. Однако он сам благополучно вернулся в Перу. В октябре 1607 года он появился в Мадриде, где вновь стал добиваться Разрешения и средств на новую экспедицию.
Кирос написал около пятидесяти записок, в которых настаивал на необходимости организации дальнейших экспедиций на открытый им «материк». Чем больше он исписывал страниц, тем прекраснее и богаче вы глядела его Южная Земля Святого Духа. Климат та стал уже умеренным
Счастливый мореплаватель сел на судно, держащее путь в Панаму, не зная, что на другом, более быстроходном судне, отправлено другое послание, в котором вице-королю предписывалось «оказать Киросу гостеприимство, но не решать его вопроса слишком быстро». Однако Кирос так и не добрался до Лимы — он умер в Панаме в 1615 году, а его «континент» укрылся от глаз белого человека на сто шестьдесят лет…
Внезапно стало темно. Мистер Сантино резко затормозил и остановил «тойоту» под раскидистым деревом. Послышался шум приближающегося дождя, затем разразился ливень. Мне показалось, что мы остановились не под деревом, а оказались в центре водопада. Непонятно, как выдерживал брезентовый верх кабины водителя такой поток воды. Небо казалось фиолетово-синим. Струи были толщиною в карандаш. Вокруг стоял такой шум, что я едва расслышал слова мистера Сантино:
— Придется возвращаться. Под Хог-Харбор будет очень скользко, после такого дождя не проехать.
Потоп прекратился так же внезапно, как начался. Минут через пять омытый мир снова сиял в лучах солнца. Мокрая земля и кустарник дымились.
Наше возвращение оказалось нелегким. Машина то и дело застревала на топкой дороге, а в некоторых местах, особенно на склонах, буксовала, хотя все четыре колеса были ведущими. Перемазанный, как черт, я предстал перед изумленным Бохеньским значительно раньше, чем тот ожидал. Что ж, не только Киросу переносить лишения!
Историю Большого залива в тот же вечер неожиданно дополнил капитан Мачи: несколько лет назад на побережье знаменитого залива он принимал участие в карательной экспедиции против убийц.
— Разумеется, речь пойдет о коренных жителях горных районов. Они сохранили обычаи предков и не дают миссионерам обратить себя ни в какую веру. Чаще всего они живут вдали от берега, в поросших густыми лесами горах и презрительно относятся к жителям прибрежных деревушек, которых местные белые называют здесь «солтвотерз» («живущие у соленой воды»), Если у жителя гор умирает ребенок, он уверен, что произошло это по вине солтвотерз, которые напустили на малыша злые чары. Тогда несчастный отец хватает топор или старое ружье (единственное, что они переняли у белых) и бросается вместе с родственниками на поиски «виновного». Конечно, виновный всегда найдется. Его убивают, четвертуют и бросают на растерзание псам. После чего успокоенный отец возвращается в родную деревню. Тогда я плавал под флагом Тонга на «Трэйд Уиндс» («Пассаты»), небольшом стотонном суденышке. Его изображение можно встретить на почтовой марке Тонга. Меня зафрахтовали на эту экспедицию и даже неплохо заплатили. В Санто я взял на борт двух офицеров полиции (конечно, француза и англичанина), пятнадцать полицейских и около десяти человек проводников, конечно, из солтвотерз, без которых карательная экспедиция не имела ни малейших шансов на успех. Прежде всего нам следовало отыскать некоего Тактопуса — за ним числилось пятнадцать убийств. Обогнув полуостров, мы направились прямо в залив Кироса. К берегу подошли ночью, когда было совсем темно, без опознавательных огней, как в военное время. Полицейских я без труда высадил на берег. Кстати, тогда у меня был замечательный экипаж, ведь тонганцы — прирожденные мореходы. Через двенадцать часов полицейские вернулись ни с чем. Хижина Тактопуса оказалась пустой. Мы подняли якорь и углубились в залив еще миль на двадцать. Полицейских снова пришлось спустить на берег. Я пошел вместе с ними — любопытно было посмотреть на все своими глазами.
Помощник у меня был хороший. Он остался на судне. Примерно через час проводники вывели нас на группу вооруженных обитателей леса. Двоим из них удалось скрыться в лесу, остальных заковали в кандалы. Тогда я впервые рассмотрел их ружья. В прежние времена горцы платили за них сандаловым деревом или живым товаром (островитян как рабочую силу продавали на плантации). Оружие это, действительно, грозное, но только для того… кто стреляет. Эти ружья в Океании называли «торговыми». Жители гор редко пользуются ими. Уж очень дорого стоят к ним патроны. С ружьями охотятся лишь на диких свиней. Счеты же с «живущими у соленой воды» сводят обычно с помощью топоров. Я пожалел пленников. Это были ребята статные, с живыми глазами и довольно смышлеными лицами.
— Мне обитатели леса даже нравятся. Да вы сами их увидите, в этом рейсе мы не раз встретимся с ними, — сказал капитан Мацей.
— Прекрасно. Что же все-таки произошло с Тактопусом?
— Не знаю. Наверное, кондоминиум исчерпал свой бюджет, и меня больше не нанимали. Правда, я слышал, что свой срок он отсидел. Его схватили, потом выпустили. Ламберти мне как-то рассказывал, что Тактопус иногда приходит в его магазин на плантации за покупками. Конечно, у своих сейчас он считается вождем высокого ранга, как человек, побывавший в «большом мире».
«Росинант», сияющий свежей белой краской, плавно соскользнул на воду. Мы с капитаном в последний раз отправились в город, чтобы пополнить продовольственные припасы. Снабжение здешних магазинов произвело на меня ошеломляющее впечатление. До обеда на борт приняли двух пассажиров: агронома и геолога. Ловко развернувшись в акватории порта в гуще рыболовных суденышек, мы взяли курс на остров Аоба, видневшийся на горизонте.
Остров Прокаженных
