о том, что добро правит миром. Должно быть, это непереносимо.
— Я вам скажу, что еще труднее перенести — видеть, как чудовище попирает людей, и некому встать у него на пути. И хуже того, видеть людей, которые славят свое рабство. Что ж, если это в самом деле бог, может, ничего другого и не остается. Но если я прав, и эта тварь, называемая Аоном, не священна и не всемогуща, с ней можно, хотя и трудно, справиться.
— Людям это не под силу, Чаумелль. Даже людям, вооруженным вонарскими пушками.
— Откуда вы знаете? Разве кто-нибудь пытался?! Но, предположим, вы правы — а я подозреваю, что так и есть. Манускрипт в храме упоминает других существ, подобных Аону, некогда обитавших в Авескии.
— Когда-то. Они ушли — вернулись в Ирруле. Так вы, прочитав о давней дружбе моего рода с меньшими богами, пришли в УудПрай в надежде получить через нас их поддержку и милость?
— Что-то в этом роде. Мне пришло в голову, что эти существа, кем бы они ни были, могут сжалиться над нами. Возможно, искупая вред, причиненный одним из них, они могли бы помочь?
— Чтобы боги — искупали причиненный ими вред? Перед нами? Не поручусь, но думаю, такое заявление расценивается как страшное богохульство.
— Я дрожу, ожидая молнии с небес. Но в самом деле, кто лучше справится с Аоном, чем его родичи?
— Не знаю, не знаю. Аон всегда был величайшим среди них.
— За это время остальные могли подрасти. Разве не стоит попытаться узнать?
— Если и стоит, это невозможно.
— Гочанна, я вижу, вы отважная и гордая девушка. Такая, как вы, не позволит, чтобы какой-то голодный пришелец из другого мира пожирал ее народ, словно скот. Если бы видели этих несчастных девчонок в храме — отупевших, развращенных — если бы вы видели, как этот людоед пожирал собственное потомство, если бы вы видели…
— Нет нужды заново перечислять все ужасы. В сущности, я разделяю ваши чувства больше, чем вам кажется. Но я не могу помочь вам, Чаумелль — буквально не могу, потому что не знаю, как. Видите ли, способность взывать к богам — не врожденное умение. Этому надо учиться. Знания, то, что невежды зовут волшебством, передается в нашей семье из поколения в поколение. Но гочалла еще не учила меня, а теперь, учитывая мои провинности, и не станет. Она так и сказала. Сейчас она одна владеет этой тайной, и возможно, умрет вместе с ней.
— Если найти подход к Сиятельной, если она услышит мой рассказ…
— От кого? От меня? Она не станет слушать и слова из моих уст. Мне запрещено даже приближаться к ней. Или вы сами надеетесь ее убедить? Не надейтесь, при всем вашем красноречии и дерзости — даже при том, что вы напоминаете авескийца и прекрасно владеете языком — вы остаетесь вонарцем, а она числит за вашим народом много обид, нанесенных как всему нашему народу, так и ей самой. Гочалла убеждена, что стоит изгнать вонарцев из Авескии, и все будет хорошо. Разумеется, она все несколько упрощает, но от этого убеждения не откажется.
— Но при первой встрече я, по-моему, произвел на нее приятное впечатление…
— Даже если она и вспомнит вас, это ничего не изменит. Вы — вонарец, и стоит ей узнать, что вы пытаетесь выведать семейные тайны, она без колебаний скормит вас поджидающим в саду вивурам. Вы и не представляете, сколько горечи накопилось у нее в душе.
— Если уж она так нас ненавидит, почему не призовет меньших богов, чтобы с их помощью избавить Авескию от Вонара? Самый простой способ.
Джатонди взглянула на него широко открытыми глазами.
— Я ни разу не осмелилась ее спросить, — тихо призналась она.
— Но вы тоже об этом думали? Да, понимаю.
— Это не имеет значения.
— Или она не верит, что боги справятся с таким делом? — настаивал Ренилл. — Или просто боится, что они не ответят?
— Быть может, ей не хочется проверять. — Джатонди, казалось, говорила сама с собой.
— А вы не хотели бы проверить, гочанна?
В ее черных глазах блеснули голубые искры. Да, конечно, она хотела бы. Такие, как она, не терпят неуверенности.
— Мои желания не относятся к делу. Я уже объяснила вам.
— Те знания, о которых вы говорили — назовем их волшебством, за неимением лучшего определения — им владеет только ваша матушка?
— Только она.
— И она хранит все в памяти? Никаких записей?
— Если и есть записи, они для меня недоступны. В общем-то, я не знаю. — Джатонди задумалась. — Есть одна комната, ее называют Святыня Ширардира, в самом сердце УудПрая. Она была построена первой, и уже вокруг нее разрастался дворец, словно древесные кольца вокруг сердцевины. Не знаю наверняка, правда ли это. Семейное предание гласит, что в Святыне когда-то работал сам Ширардир, упражняясь в своем высоком мастерстве. Говорят, там все еще хранятся талисманы, списки и орудия мага. Если записи, из которых мои предки узнали о богах и стране Ирруле, и существуют, то они хранятся там.
— Вы когда-нибудь бывали в той комнате?
— Никогда не ступала даже на порог. Дверь всегда заперта.
