воспринял благожелательно. Не взирая на то, что этой самой плате, по любым прикидкам, гибель от скромности однозначно не грозила. И пусть Никита продвинутым дайвером никогда не являлся (пару раз погружался в Черном море) и затонувшими сокровищами не бредил, согласился на подводную экскурсию с восторгом. Иначе от скуки стал бы куролесить, например, полез бы пить на брудершафт к вечно поддатым немцам, провоцируя их воплями типа: 'Гитлер капут!' и 'Хенде хох, фрицы!'.
Селин тут же предложил обмыть их устную договоренность. Попытки нового знакомого возразить, что, мол, нельзя, завтра – под воду, безапелляционно отмел, справедливо указав на собственное уже далеко не трезвое состояние. Сошлись на том, что займутся осмотром подводных достопримечательностей через день или два.
Выпили, закусили, разговорились.
Никита выразил восхищение прекрасным знанием русского языка и предположил, что господин турецкоподданный некогда обучался в российском ВУЗе. В ответ турок заявил, что он не турок, а казах, живет здесь чуть больше пяти лет и русский знает лучше, чем язык своей новой родины. А затем выяснилось, что Мурат Сафаров, так звали казаха, с Селиным почти земляки. Хотя и бывшие. Оба родились и проживали в детстве в славном городе Барнаул, пусть потом разъехались в поисках легкой доли, один на учебу в Красноярск, а другой на заработки в Турцию.
Принялись вспоминать счастливое беззаботное детство на Алтае.
Где-то после шестого стакана Мурат расчувствовался и заявил, что с земляка ни куруша не возьмет и поведет не по обычному маршруту, а по местам действительно удивительным. Алаверды Никита поклялся в вечной дружбе и выразил готовность заплатить 'за удивительные места' по двойному тарифу. Предложение 'земляка' Мурат с негодованием отверг и сказал, что будет последним шакалом, если так поступит. Селин настаивать не стал, но категорически потребовал приехать к нему в гости, где он покажет новому другу не менее удивительные места. Что происходило в дальнейшем, память стыдливо замалчивала…
Нет, все же Мурат – молодец, вытащил его из трясины ленивого курортного существования. Теперь будет о чем байки травить на работе, расписывая подводные красоты и придуманные жуткие приключения. Селин служил менеджером в крупной компьютерной фирме (и на кой, спрашивается, человеку высшее педагогическое образование?), где народ подобрался недоверчивый, лапшу просто так по ушам не развесишь. Требуются сочные и пикантные подробности. А их без непосредственных впечатлений измыслить трудно. В связи с чем еще один поклон господину Сафарову. Никита основательно впечатлился видами. Могучие прибрежные скалы упирались седыми гривами в поднебесье, периодически на них возникали руины какой-то древних построек, от которых за мили несло ароматом сказочной таинственности. То ли еще будет в подводном царстве. Надо потом нового приятеля отблагодарить, нечего халявой пользоваться.
Селин приподнялся на локтях с кормовой лавки, почесал изрядно потемневший от солнечных лучей живот и поинтересовался:
– Мурат, долго еще плыть?
Сафаров оторвался от панели управления катером, где периодически нажимал на какие-то кнопки и вертел штурвалом, попутно умудряясь священнодействовать с баллонами со сжатым воздухом, посмотрел на наручный хронометр и ответил:
– Минут пятнадцать.
– А там, в самом деле, красиво?
– Красиво, Никита, не то слово. Потрясающе!
– И народу, наверное, не протолкнуться…
– Не угадал. Наоборот, никого за месяц не встретишь. Я бы даже сказал, что нога человека редко ступает, никто не бывает, кроме дайверов. Пещер ведь на побережье прорва, в том числе и подводных. Все облазить сложно. А эту редко посещают, потому что далеко плыть, жилья вокруг нет, одни скалы и море. Есть гроты и поближе, и посимпатичнее. Зато в них, действительно, не протолкнуться. А в нашей – и экзотика, и романтика.
– В чем же романтика?- усомнился Селин.
– Доберемся, узнаешь, – загадочно шевельнул бровями Мурат и надвил на рычаг.
Двигатель зарычал громче, и катер с двойным усердием запрыгал по мелким игривым волнам…
Акваланг и сопутствующее снаряжение давили на плечи неподъемным крестом, тянули вниз, норовили опрокинуть новоявленного ныряльщика на спину. Хлипкие навыки двух прошлых погружений, куда-то испарились, и, пока Мурат пристраивал баллон, груз и проводил короткий инструктаж, Селин наслаждался новизной ощущений. Под тяжестью снаряжения он покачивался китайским болванчиком в такт морской волне, и ему казалось, что очередная соленая кудряшка перевернет его вверх тормашками. Вместе с жестяной консервной банкой, которая по недоразумению именовалась катером, несмотря на ее вес и опущенный на дно здоровенный пудовый булыжник, считающийся у доблестных турецко-казахских мореходов якорем.
Мурат возился долго, натягивал теплоизолирующий костюм, пристраивал акваланг к собственной жилистой фигуре, регулировал подачу воздушной смеси, затем наводил на 'консервной банке' подобие порядка, складывая разбросанную одежду в кучу, однако, в конце концов, управился, столкнул в воду Никиту и прыгнул сам.
Опыт предыдущих погружений забылся бесповоротно, а навыки тогда не выработались. Это Селин ясно осознал, когда взбесившимся компрессором начал жадно всасывать в себя воздух из загубника. Инстинкты проклятые! Хотелось постоянно вентилировать легкие, несмотря на то, что знал – дыхание должно быть ровным, размеренным. Уши сразу заложило и пришлось, как выражаются специалисты, их продувать. Благо, хоть баланс плавучести быстро нащупал, а то кувыркался бы от поверхности до дна, словно полный неумеха.
Мурат подождал, пока его новый друг натешится, и, увидев, что тот освоился, суматошные шевеления и барахтанья закончились, показал знаками, куда плыть.
Пещеру обнаружили не сразу.
Мурат сунулся было в одну подводную нишу, но она оказалась обманкой – на небольшой глубине плавно перетекала в донные отложения.
Сместившись на полсотни вправо, нашли неширокий провал в мощной скальной стене и направились в него. Подводный туннель в скале извивался насаженным на крючок дождевым червяком, местами то утолщаясь до размеров приемного покоя, то суживаясь до норы диаметром от силы в метр. Не сказать, что вокруг царила абсолютная тьма, но освещения все же не хватало. Эдакий вечный сумрак. Сколько они проплыли по туннелю, Никита определить затруднялся – навыков не хватало, но продвижение по скальной кишке начало надоедать, когда впереди вдруг забрезжили неясные блики, а вода приобрела мягкий зеленоватый оттенок. Еще десяток мощных гребков, и пловцы оказались в красивом, усыпанном сказочными огоньками гроте.
Мурат не обманул – место потрясало своей необычной, загадочной красотой. Детали скрадывал все тот же полумрак, но другой по качеству, более светлый что ли.
Назвать пещеру огромной язык не поворачивался, однако и к маленьким она явно не относилась. Полость яйцеобразной формы, большей частью заполненная водой, имела метров сорок в длину и двадцать в ширину. Глубину же скрадывала морская вода.
Свет проникал из отверстия в верхней части грота, не напрямую, преломляясь не один десяток раз, но все-таки умелым шпионом просачивался в каменный мешок, и здесь рассыпался мириадами сверкающих жемчужин – какие-то минералы блестели даже в тусклой водяной среде. А там, где морская зыбь граничила с пустотой (верхняя часть грота образовывала своеобразный воздушный купол), выступающие из скальных пород минералы сияли, словно звезды. Будь Селин чуть более романтичным и наивным, то непременно заподозрил бы в них редкие самоцветы: алмазы, сапфиры или изумруды. До подобной глупости он не скатился, но впечатлился изрядно. Даже сквозь не самое прозрачное стекло маски.
Нутро потянулось к волшебному блеску 'самоцветов', и начинающий аквалангист, нарушив границу между двумя извечными стихиями, вырвался из морской полутьмы. Вынырнул, взбаламутив спокойную до сих пор водную гладь.
– Что скажешь, интересно? – невинный вопрос Сафарова царапнул по нервам неуклюжестью, неуместностью человеческой речи под сводами этой первозданной красоты. Оказывается, пока Никита
