вопрос.
Существование иных вселенных Никиту в данный момент волновало мало, в отличие от судьбы мага. Если 'балахон' уцелел и сподобился сбежать, применив неведомое волшебство, то у человека могли возникнуть серьезные проблемы. Не один ведь Чужой на планете. Никита встречал двоих, включая испарившегося индивида, однако их, судя по подсмотренному в сознании мага, гораздо больше. Десятки, если не сотни. Предположим, испарился голубок, сконденсировался в тайном убежище магов и побежал начальству жаловаться…
Нет, не предположим. Чужой мертв. Однозначно. Об его гибели кричали органы чувств. С ними соглашалась 'пещерная' интуиция. В пользу смерти недруга свидетельствовала и добытая в его разуме информация – маг воспользовался неким специфическим средством, которое именовал 'Даром последнего вдоха'. В природе (магическое, ментальное или еще какое?) данного средства Селин разобрался еще не полностью – 'скачанная' информация была хаотичной и нуждалась в упорядочении и осмыслении, но характерное название не давало простора для фантазии, а воспоминания Чужого прямо связывали 'Дар' с гибелью мага, его применившего.
Кроме того, на смерть телепата недвусмысленно намекала иссиня-черная проплешина выжженной земли в том месте, где еще несколько секунд назад возвышалась фигура гуманоида. Проплешина имела округлую форму и немалый размер – ее диаметр составлял не менее пяти метров. И еще она фонила. В 'пестром' спектре проплешина отсвечивала багрово-красными сполохами. Судя по тому, что вся растительность в ней выгорела, земля спеклась до стекольного состояния, а попавший в проплешину кусок асфальтовой дорожки едва ли не расплавился, температура огненной волны измерялась в тысячах градусах по Цельсию. И человек, оказавшийся внутри окружности в момент вспышки неизбежно бы погиб. И не только человек. Любое существо, за исключением, может быть, сказочной саламандры. Тут никакая магия не поможет, разве что скафандр высшей защиты, да и то вряд ли. Если асфальт крошится, не то, что скафандр – бункер не спасет. Вот Чужого, собственно говоря, спецодежда не спасла. Испарился вместе с балахоном.
Проплешина развеяла последние сомнения; маг уничтожен. Можно сказать, сгорел на работе. А ведь ту же участь он и для человека готовил. Недаром гуманоид на Дар последнего вдоха надеялся, чуть за собой врага не утянул. Не догадайся Селин отбежать подальше, полыхнул бы брошенным в костер бумажным листком. Тоже сгорел бы, невзирая на все свои таланты, включая суперрегенерацию. И пепла бы не осталось. Никиту невольно передернуло от запоздалого страха, когда он в полной мере осознал, чего избежал. Слава богу, у этой огненной 'бомбы' оказался небольшой радиус поражения. А то бы и хоронить нечего было.
Разглядывать выжженное на земле пятно Селин не стал. По многим причинам. Во-первых, ему не давал покоя идефикс об излучении, источником которого могла быть проплешина. Некогда Никита начитался ужасов о последствиях применения ядерного оружия и настолько впечатлился, что теперь вредоносного излучения (особенно помеченного одной первых букв греческого алфавита – альфа, бета, гамма) остерегался сверх всякой меры. По поводу и без. А сейчас повод поостеречься имелся, и весьма серьезный. Во-вторых, Селин просто устал, можно сказать, выбился из сил, отбивая ментальные атаки разных подлых гуманоидов, и заниматься еще исследованием эпицентра вспышки ему не хотелось. В-третьих, существенно возросла опасность появления в сквере посторонних. Несмотря на его безлюдность и глубокую ночь. Вспышка была настолько яркой, что в темноте ее могли заметить и издалека, из окна соседнего дома, например, или разглядеть с улицы зарево. Заметить и принять за пожар со всеми вытекающими. А в- четвертых, в-пятых, и, если позволите, в-последних, впечатлений на сегодня и без того хватит. Их еще переварить надо.
Кстати, относительно переварить… не мешало бы и перекусить. Что-то он проголодался.
Взгляд опустился на наручные часы. Ничего себе! Поединок, за время которого Никита успел пережить столько, что… впору многотомные мемуары писать или пособия по борьбе с магами-телепатами, длился считанные мгновения. Последний раз Селин смотрел на часы непосредственно перед схваткой, когда уже привез Чужого в сквер, где-то между обрызгиванием недруга водой из лужи и реанимационными процедурами в виде веточного массажа физиономии. С того момента на хронометре визуально почти ничего не изменилось. Секундная стрелка на часах у Никиты отсутствовала, а минутная сдвинулась разве что на одно-два деления. И большая часть этого времени наверняка пришлась на прыжки вокруг тополя уже после завершения поединка. А показалось, что минула целая геологическая эра, по сравнению с которой Кембрийский период – жалкая неделя. Наглядное доказательство того, что в иных ситуациях река времени течет очень быстро.
Селин встал, отряхнул штаны от налипших комков грязи и травинок, поднял потерянный во время обезьяньих прыжков разрядник, подобрал брошенную у скамейки сумку с 'охотничьими' принадлежностями – слава богу, не понадобились!- и побрел восвояси. Пережевывать, переваривать. Он выбрался из сквера, пересек улицу, добрался до первой из подворотен, но… тут на него голодным медведем навалилась необоримая слабость, а земля вдруг затряслась, словно припадочная, и со скоростью гоночного болида устремилась вверх – навстречу лицу.
Встреча укрытой асфальтовым панцирем земли и бедной Никитиной физиономии состоялась… и наступила ночь.
ГЛАВА 7
Стук собачьих когтей по паркету раздражал и мешал сосредоточиться. Громкий и неприятный стук. Казалось, на пол наступают не мягкие лапы пса, а подкованные копыта боевой лошади. Вот парадокс: когда собаки во дворе подкрадываются, от них ни звука лишнего не услышишь, до инфаркта внезапным появлением довести могут, а тут стучат, как солдаты сапогами по плацу. На двор, конечно, заклинание соответствующее наложено, да и вместо гулкого паркета там мягкий травяной ковер расстилается, но от понимания причин возникновения шума легче не становилось – Вика Морозова сидела за компьютером в доме, а не в беседке, и стук когтей бил по мозгам круче, чем работающий за стеной перфоратор. Она бы с радостью переместилась на свежий воздух, но погодные условия не благоприятствовали – сегодня было прохладно и сыро. К тому же в беседке отсутствовала такая элементарная вещь, как электрическая розетка, а бегать каждые два-три часа в дом для подзарядки батареи ноутбука тоже не улыбалось. Поэтому приходилось мириться со стуком когтей по паркету.
К счастью, активный и любознательный Вист, а шум, прогуливаясь по просторным коридорам дома Воронина, издавал именно он (Рич спрятался где-то во дворе), копытами не обзавелся, иначе Вика сошла бы с ума. От грохота, от бессилия, от излишнего нервного напряжения. Который день она вместе с Оспешинским и Борисом бьется над записями Кацмана, а толку нет. По сути, они продолжали то, что начали еще в доме Семена Моисеевича – копались в его бумагах, а также просматривали документы, обнаруженные в компьютере и на дисках. Только копались уже на другом уровне, не скакали по верхушкам, а зарывались в глубь, тщательно и методично.
Сканирование бумаг ничего не дало, пришлось изучать их старым дедовским способом – читать. Так же как и все текстовые файлы на электронных носителях. А многочисленные аудиозаписи – прослушивать. Исследовать медленно и вдумчиво, 'рассматривая под микроскопом' каждую необычную фразу, каждое странное слово. С учетом объема информации подобная работа требовала внимания, усидчивости, терпения… и железных нервов. Ведь гипотетическая возможность упустить нечто важное заставляла неотрывно буравить взглядом монитор, отчего в глазах уже периодически начинали плясать мятлики, а отсутствие результатов – психовать. И напряжение нарастало.
За неделю ашеры изучили едва ли четверть материалов, но ни на йоту не приблизились к пониманию причин исчезновения Кацмана. Обычные научные статьи, письма, рефераты, наброски, иногда попадались подозрительные на первый взгляд записи, но после консультаций со старшими товарищами подозрения отпадали. Порой встречались странные сокращения и пометки, которые расшифровке не поддавались. Вика показывала их Оспешинскому и чете Шевченко, и, если коллеги помочь ей не могли, складывала бумаги, содержащие данные сокращения и пометки, в отдельный ящик. Дожидаться Воронина или Вольфа. Авось те
