Память услужливо подкинула картинку: он выбирается из сквера, пересекает улицу, и в первой же подворотне земля вдруг предательски встает на дыбы и бьет его асфальтом по морде. И к нему приходят то ли фантастические сны, то ли видения. Сны-видения были довольны смутными и скомканными, но Никита точно запомнил, что ощущал себя… существом, не имеющим отношения к роду человеческому. Ощущал себя Алниором, Сыном Земли из Лесной Ветви. Со всеми вытекающими…
Очевидно, его накрыл своеобразный откат – последствие ментального поединка и слияния разумов, – и он снова утонул в чужих воспоминаниях. И едва выплыл.
Судя по тому, что вместо теней, слабых лунных бликов и всполохов отраженного света электроламп на стенах домов, асфальтовом полотне двора, траве, листьях деревьев и кустов плясали проказливые солнечные лучи, в мире снов-видений Никита находился довольно долго. Конечности затекли, а ночь успела уступить место утру.
– Похоже, падать в обморок становится для меня дурной привычкой, – усмехнулся Селин.- Раньше хоть в голодные, в прямом смысле слова, обмороки валился, то теперь вообще хрен пойми что. Ни дать ни взять экзальтированная дамочка.
– И как с этим бороться?- сакраментальный вопрос Никита адресовал пробегающему мимо по своим таинственным собачьим делам лохматому псу – яркому представителю породы 'смесь бульдога с носорогом дворовая'. – Из норы не выползать или какими-нибудь таблеточками подлечиться?
Пес вопрос наглым образом проигнорировал – даже гавкнуть из вежливости не соизволил – и скрылся за гаражами. На сто процентов проигнорировал – посмотревший ему вслед Селин не отметил и микроскопических изменений в ауре дворняги.
– А еще друг человека называется,- посетовал Никита и тут же себя мысленно одернул: 'Какого к чертям собачьим человека?! Нелюдя! На дворнягу грешишь, а сам ты, Селин, кто? Смесь крокодила с гамадрилом? Или…Ящера с Сыном Земли?'.
Словно избавляясь от невеселых думок, Никита тряхнул головой, крякнул и поднялся. И правда, нечего на асфальте рассиживаться. Надо домой, пусть съемную конуру и язык не поворачивается так называть, топать, пока кроме собак еще кто-нибудь не набежал. Не дай бог, нарисуются тимуровцы самозваные, начнут в медицинские учреждения зазывать. Или в другие – не медицинские – учреждения.
Вон и старушки возле расположенных за деревьями лавок зашевелились, и двери подъездов вдалеке начали хлопать – ранние пташки встали. Нет, пора убираться, забиться в темную нору, подальше от людных мест и глазастых зрителей. Никите еще повезло, что свалился он в подворотне, а то бы вместо одной сердобольной дамочки в пределах видимости вполне мог образоваться целый консилиум из десятков доброхотов и зевак, и пришлось бы экспериментировать, пытаясь всем 'мозги вправить', а эксперименты – это уже неоправданный риск. Ведь неизвестно, справится он с массовым внушением или нет. К тому же так и надорваться недолго. Способности еще толком не изучены, и побочные эффекты -тоже…
А сейчас не до изучений. Доползти бы до милой сердцу съемной берлоги, запереться и элементарно отлежаться. Не то снова мордой в асфальт приземлиться можно – самочувствие позволяет: ноги трясутся, в руках слабость неимоверная, голова кружится. И еще волны чужой памяти где-то внутри плещутся, готовясь подняться к поднебесью и обрушиться на хрупкое сознание человека. Или, если хотите, бывшего человека.
– А в моей норе хорошо. Там холодильник, полный продуктов, воды немереное количество и мощный замок на дверях, – пробормотал 'бывший человек', сморщившись от приступа сдавившей потроха тошноты.- Там чудеса, там леший бродит…
Однако до норы Селину добраться было не суждено. Едва он привел тело в вертикальное положение, голова закружилась, осколки чужой памяти острыми краями вонзились в мозг, а ноги подкосились. Перед тем как в очередной раз потерять сознание и грянуться физиономией об асфальт Никита успел выставить руки и подумать, что адресованная самому себе горькая шутка про частые обмороки экзальтированной дамочки оказалась пророческой.
Очнулся Селин от сильных толчков в бок. Кто-то настойчиво пихал его и приговаривал:
– Эй, земеля, подвинься. Чего разлегся королем. Ты тут не один отдыхаешь.
Никита открыл глаза и приподнялся. Перед ним стояло вызывающее отвращение существо неопределенного пола и возраста в засаленной, грязной одежде. Сначала Селин решил было, что это последствия приступа помрачения сознания, и его разум еще находится в плену останков памяти поверженного в ментальном поединке телепата, но, прислушавшись к себе, отмел подобное предположение. Сыном Земли по имени Алниор он себя уже не ощущал, странные образы таяли предрассветными сновидениями и никоим образом не препятствовали самоидентификации.
Однако омерзительное существо не исчезало и не преобразовывалось, приобретая нормальные человеческие черты, как в случае, когда Никите пыталась помочь пожилая женщина. Существо стояло перед Селиным, моргало узкими заплывшими глазками, шевелило распухшими, словно переваренные пельмени, губами и… дурно пахло.
– Чего уставился, земеля. Подвинься, говорю,- хриплым голосом попросило существо.
Никита машинально подвинулся. Существо уселось рядом с ним. Запах усилился, зато улучшился обзор, поскольку никто больше не маячил перед глазами. Взгляд Селина пробежал по крашенным в темно-синие тона стенам, беленому потолку и уперся в толстые железные решетки. Что это? Тюрьма? Бред какой-то. Никита тряхнул головой, пытаясь таким нехитрым способом взбодрить и упорядочить мысли.
– Ты чего башкой мотаешь?- среагировало на движение существо.- Похмелюга что ли? Тогда терпи, в обезьяннике тебе не нальют.
И тут в мозгах Селина словно что-то щелкнуло. 'Обезьянник'. Конечно. Он находится в милиции, а опухшее дурно пахнущее существо – пропитый мужик, обыкновенный забулдыга, попавший сюда за неведомые прегрешения. Сосед по камере, можно сказать, товарищ по несчастью. Жену, наверное, побил или дебош устроил. Никита скосил глаза на 'товарища по несчастью' и автоматически просмотрел его ауру. И удивился тому, сколько проблем может быть у одного человека с внутренними органами. И с сердцем, и с селезенкой, и с желудком, и… с милицией.
Нет, версия с женой отпадает – супруги у такого красивого и ароматного кадра не должно быть по определению. К гадалке не ходи, именно из-за подобных субъектов помещения, предназначенные для первичного содержания доставленных, и нарекли обезьянниками. Сосед по камере напоминал смесь бомжа с неухоженной мартышкой. И задержали его, скорее всего, за какой-нибудь 'животный' проступок. Наверняка окна в киоске бил или в общественном месте гадил.
В соседнем отсеке 'загорали' две девицы, внешним видом мало отличающиеся от Никитиного соседа. Столь же лохматые, неопрятные и опухшие, девицы валялись на лавках, вяло переругивались, щедро сдабривая речь непарламентскими идиоматическими выражениями, и по поводу пребывания в клетке не переживали. О чем свидетельствовали их ауры, окрашенные в ровные блеклые тона. Очевидно, такое времяпрепровождение было для них привычным. И попали в 'обезьянник' они, наверное, за распитие спиртного в неположенном месте.
Вот только за что самого Никиту сюда поместили? Он точно окна не разбивал, водку рядом с детским садом не употреблял и нужду на площади не справлял. Разве что в беспамятстве, да и то не похоже. Справлял или не справлял, неважно, надо выбираться отсюда.
Словно исполняя чаяния Никиты, перед решеткой продефилировал милиционер с лейтенантскими погонами на плечах и, позвенев ключами, открыл дверь. Повернулся и скомандовал:
– Давай.
Из-за угла вынырнул крепкий красномордый сержант, завел в клетку юного – не старше двадцати лет – и явно перепуганного паренька и буркнул:
– Садись.
Однако парень рекомендацию милиционера не выполнил. Бросив полный ужаса взгляд на Селина и его импозантного соседа, парень ретировался в направлении дальнего угла и встал у стены.
– Да ты их не бойся,- усмехнулся лейтенант и успокоил:- Они не маньяки и не педофилы.
Судя по тому, что парень ни на йоту не сдвинулся и ничего не ответил, успокаивающим словам он не поверил. Лейтенант пожал плечами и обратил внимание на Селина.
– Очухался? Тогда пойдем, тебя следователь заждался.
– Какой следователь? – удивился Никита.
