североамериканских индейца. Судя по выбритым головам, раскрашенным под цвет волос командирши — из племени чикасо. Понятно, где носило дочку Олафа три года! Аж до легендарной Миси-Писи добралась[43], до земель этих отморозков. А ведь девки докладывали, подсмотрели на вакцинации. Только кто ж им поверит после такого количества сивухи!
Подошла с грацией королевы диких кошек, высокомерно оглядела русов, заинтересовано глянула на воеводу и с радостным визгом повисла на отцовской шее. Дитятко малое! Радость у нее… А весь ритуал к чертям под хвост. И эта соплячка держит в кулаке тысячи свинопасов с секирами? И смех, и грех! Что еще отколет?
Тем временем Инга оторвалась от бати, еще раз осмотрела русскую делегацию и спросила воеводу:
— Ты и есть Серый? Когда поединок делать будем?
Ну уж нет, подруга! Хочешь по-простому, так какие вопросы?
— А на хрена?
Удивилась. Глазами похлопала.
— А ты что, свататься ко мне не будешь?
Серый чудом не крякнул. А вот Карлссон не сдержался. Но воевода тоже воробей стреляный:
— Я детей на сеновал не вожу. И не дерусь с ними. Повзрослел уже.
Ни разу не растерялась.
— А я нет! Неждана говорила, что ты ее учил! И что во всем лучший, что в бою, что в постели! Я хочу попробовать!
И морда хитрая-хитрая. Придуривается или всерьез? А пофиг!
— Ей-то откуда знать? — и уточнил. — Про постель. Я ей сопли вытирал, а не…
Недоговорил. Просто не пришла в голову нужная фраза. Девчонка неожиданно выручила:
— Тогда я к тебе посватаюсь. Если не победишь меня в поединке — женишься!
Вот ведь, мать твою! Вырастил Олаф дочурку на седую воеводину голову. И не откажешься. Пришлось на хольмган выходить против девки. Действительно, неплохо рукомашествует. Очень интересные подходы имеются. Надо будет в Приют ее направить, детишек учить. Но супротив советской спецуры не взлетает. Так что свадьба отменяется.
— Ну что, натешилась?
Окинула задумчивым взглядом:
— Не соврала подруга. Ладно, отложим пока. Всё равно никуда не денешься.
Усмехнулся:
— Это еще почему?
— Чтобы мужик твоих лет передо мною устоял? Да не может такого быть! А нам воевать вместе, времени хватит! — а у самой в глазах чертенята скачут.
И ведь что интересно, две свиты вокруг стоят, смотрят, как девчонка в постель к нему набивается, хоть бы слово кто проронил. Лица каменные. Только папаша Карлссон лыбится довольно, в тести собрался, скотина!
— Вот и давай о воевании совместном поговорим, невестушка. Для этого ж собрались.
— Хорошо. Будем говорить о деле.
Миг, и нет напротив взбалмошной девчонки. На ее месте воин. Полководец. Предводитель тысяч отличных бойцов. Инга Кровавая Голова.
— Моим краснокожим сивуху не давать. Вина и пива — тоже. Кто предложит — лично зарублю[44]!..
Печенежские Степи, лето 6450 от Сотворения мира, серпень
— Ты сдержал слово, араб, — произнес Куркуте, довольно глядя на тяжело груженые возы. — Это хорошо! Пусть твои воины располагаются на отдых. Мои же позаботятся о грузе.
— Эмиры выполнили обещание, — На этот раз речь посланника не изобилует многословием. Каждая фраза с трудом пробивается сквозь сжатые зубы. — Когда беи планируют выступление?
Ибн Раик, похоже, сам не очень верил в успех своей миссии. Но все сложилось. Трудности пути минули посланцев стороной. Более того, баджнаки сопроводили до границ Хорезма, защищая от разбойников. Обратный путь был еще проще. Десять тысяч всадников — серьезный аргумент, мгновенно остужающий любую, даже самую горячую голову. Когда баджнаки выступят в поход, волнение ибн Раика пройдет, не оставив ни малейшего следа на песке жизни. Главное — когда это произойдет? Опытный глаз не мог разглядеть ни одной приметы скорого начала похода. И араб волновался.
— Никто не собирается бессмысленно тянуть время, — поспешил развеять сомнения Куркуте. — Мы готовы двинуться хоть сейчас. Кровь застоялась в жилах, а кони давно не пробовали свежей травы, что так вкусна под Киевом. Но твои воины скакали не один день по берегам Гирканского моря. Дай им отдых. А когда будут готовы — выступаем.
— Хорошо, ты прав, — кивнул араб. — Одного дня нам хватит. Послезавтра выступаем.
— Послезавтра, — подтвердил бей. — Не почтит ли уважаемый наш пир своим присутствием, пока воины ставят лагерь?
Пир затянулся. Возносились всё новые и новые здравницы, поднимались чаши с хмельным кумысом, одни блюда на столах сменяли другие, и не было ни конца, ни края празднику. Невозмутимые лица банджакских беев ожили, раскраснелись. Скупые речи Детей Быка начали становиться похвальбой. И все чаще и чаще захмелевшие печенеги поминали прошлогодний поход на Царьград…
Ибн Раик пил мало. Аллах милосердный, запрещая пить сок лоз, ничего не говорит о хмельном молоке и меде, но не пристало правоверному искать повод нарушить закон Великого. Вполне достаточно лишь прикладываться к чаше, не возбуждая обиду у вспыльчивых хозяев.
За стенами шатра шумел лагерь. Ржали кони, что-то кричали люди. За общим шумом не разберешь арабскую или какую-то другую речь. Да и неважно… Постепенно напряжение оставило ибн Раика. Визирь начал прислушиваться к разговорам окружающих. Чем хорош завет Мухаммада в застолье — тем, что ты можешь услышать потаенные мысли собеседника, что так легко соскальзывают с одурманенного языка…
— И тогда этот воин сел на коня, — рассказывал Ипиоса, — и съехался с тремя лучшими батырами нашего войска. Сабли звенели подобно молниям разгневанного Тенгри, но не могли наши бойцы достать противника. А он одного за другим выбивал их из седла, не убивая и не калеча, потому что не хотел, чтобы достойные воины отправились к предкам раньше срока. И когда каждый дважды оказался на земле, мы признали своё поражение! Я воздеваю к небу чашу, в дань уважения величайшим воинам, когда-либо приходивших в нашу Степь, и возблагодарю богов, что батыры эти пришли к нам с миром, а не с враждой!
Бей поднял чашу с кумысом, оглядел одобряюще зашумевших соратников и одним махом покончил с содержимым.
— Удивительные вещи слышат мои уши, уважаемый бей! — произнес ибн Раик. — Мои старые глаза видели множество хороших воинов, но чтобы один справился с тремя умелыми бойцами, да еще не убивая их… Просто невероятно! Какому народу принадлежит столь прославленный воин?
Ипиоса внимательно посмотрел на араба, усмехнулся и перевел взгляд на Куркуте. Предводитель Кабукшин Йула улыбнулся гостю:
— Мы познакомим тебя с этим воином, уважаемый гость. Скоро. Он дал слово почтить наш пир своим присутствием.
— Этот богатырь примет участие в нашем походе? — тут же поинтересовался араб.
— Обязательно приму, о великий визирь, — раздался насмешливый голос от входа в юрту. — Только захочешь ли ты в нем участвовать?
Говоривший был высок, хотя ибн Раику приходилось встречать людей и побольше ростом. Но вот ширина плеч… Но главное заключалось не в размерах. Вошедший являлся русом! Рука сама потянулась к
