— Да. Что с ней случилось?
— Видите ли, ее обвинили в краже вещей.
— Боже мой, этого не может быть!. — всплеснула руками Ведерникова. — Вера Ильинична — и такое? Да она пальцем не тронет чужого добра.
— Все может оказаться наветом, — согласился Ягудин. — Она давно у вас живет?
— С двадцатого. Георгиева — одинокая старая женщина.
— К ней кто-нибудь приходит?
— Разве только затем, чтобы попросить ее об уроках музыки. Она прекрасная пианистка.
— Это ее инструмент?
— Мой, но я ей охотно разрешаю пользоваться им.
— Покажите ее комнату.
В боковушке, выходящей одним окном в угол двора, стояли солдатская койка, прикрытая лоскутным одеялом, старенький с облупившейся краской столик и два обшарпанных венских стула.
— Вот ордер на обыск.
— Пожалуйста, пожалуйста, — замахала руками Ведерникова.
Обыск в комнате старухи ничего не дал. Два старых платья, стоптанные ботинки и съеденная молью шляпка — вот и все, что нашли. Тогда Ягудин позвал хозяйку и предъявил ордер на осмотр ее имущества. Ведерникова возмутилась. Лицо ее покрылось пятнами.
— Это противозаконно, — еле сдерживая себя, процедила она сквозь зубы, — задержали воровку, а обыскиваете честных людей.
— Но зачем же так, Ксения Семеновна? — укоризненно заметил Ягудин. — Вы только что утверждали, что Вера Ильинична — честный человек.
— Кто их знает… пришлых.
Обыск длился полтора часа. Все это время Ведерникова сидела в кресле, презрительно поглядывая на милиционеров. Но, когда Левченко отодвинул комод, хозяйка заволновалась.
— Я только что покрасила пол, — сердито сказала она, — а вы так неосторожно двигаете.
— Виноват, — ответил ей Левченко, заглядывая за комод.
Он попробовал половицы, постучал по стене, потом по комоду.
— Те-те-те, — поцокал языком Левченко. — А комодик-то с секретом, Леонид Егорович.
— Что-что? — переспросил его Ягудин, занятый осмотром печи.
— Двойная, говорю, стенка у комода.
Ведерникова вскочила на ноги.
— Не смейте трогать, хамы!
— Спокойно, гражданка, — предупредил ее Ягудин. — Не портите нервы, они еще вам пригодятся.
Задняя стенка комода крепилась медными гвоздями с большими шляпками. Ягудин стал нажимать на каждый из них. Вдруг часть стенки мягко упала ему на руки. Из проема посыпались бусы, ожерелья, кольца, золотые ложки, крестики, броши, часы, цепочки, портсигары.
— Возмутительно, — зашептались понятые. — Люди в нужде бьются, а тут такое богатство прячут…
— Одевайтесь, гражданка Ведерникова. Пойдете с нами.
— Хамы, хамы, как я вас ненавижу! — закатилась та в истерике.
— Хватит!..
В милиции Ягудин передал Ксению Семеновну следователю Василевскому. Ведерникова долго отпиралась, уверяя, что все обнаруженные ценности ей оставили на сохранение отступавшие белогвардейцы. Потом сказала:
— Это от мужа. Он ушел с колчаковцами.
Пригласили Гущину, молодую женщину, узнавшую свои вещи в ломбарде. Среди драгоценностей, найденных при обыске у Ведерниковой, Гущина опознала брошь, подаренную ей отцом в день окончания гимназии.
— Вот видите, здесь даже инициалы мои выгравированы на обратной стороне: Е. Г. — Елене Гущиной.
— Позовите Георгиеву, — крикнул в коридор Василевский.
Вошла квартирантка Ведерниковой. Увидев хозяйку, побледнела.
— Ксения Семеновна… — удивленно протянула она.
— Ну, что «Ксения Семеновна»? Продала, старая дура! — зашипела на нее та. — Ладно, уведите ее, я все расскажу.
Плача и ругаясь, она поведала следователю о том, как связалась с бандой Луковина.
— Они вместе с моим мужем служили в колчаковской армии. При отступлении муж тяжело заболел и застрял в этом городе. Я приехала к нему. У нас тогда имелись кое-какие деньги, и мы приобрели дом, обстановку. Потом он умер. Я осталась почти без средств, стала зарабатывать шитьем и починкой одежды. Молодость уходила. В это время в уезде появился Луковин. Он нашел меня, стал помогать. Перед арестом Демьян Прокопьевич оставил свои ценности у меня, разрешив часть из них израсходовать для своих нужд.
— Вы знали, что эти вещи награблены?
— Да, знала.
— Как же вы тогда их сбывали?
— Ездила в губернский город, продавала ювелирам, частным зубным врачам, на рынке.
— Ну, на рынке вас бы сразу задержали. А в нашем городе кому их сбывали? Предупреждаю: только чистосердечное признание может смягчить вашу вину.
Подумав, Ведерникова сказала:
— Капустину.
— Владельцу «Парижа»?
— Да.
— Еще кому?
— Савичеву…
— Вы его знали?
— Да.
— И его жену Екатерину?
— Да.
— Что вы можете сказать по поводу убийства Савичева?
— Оно для меня явилось полной неожиданностью.
— А Савичеву после этого не видели?
— Нет.
Помолчав, Василевский неожиданно спросил:
— Почему вы направили Георгиеву в ломбард?
— Капустин в последнее время отказывался принимать ценные вещи, а мне срочно потребовались деньги.
— Для Луковина?
Ведерникова вздрогнула.
— Нет, что вы, я не видела его уже давно.
— Видели, Ксения Семеновна, видели, — глядя ей в глаза, медленно проговорил Василевский. — Я вам сейчас прочитаю свидетельства соседей. Только это будет уже не вашими показаниями. Учтите…
— Не надо, я сама все расскажу.
Но Василевский жестом остановил ее.
— Минуточку…
Выйдя из кабинета, он тут же направился к Боровкову.
— Иван Федорович, хотите Ведерникову послушать?
