услышав по телефону голос Александра Наумовича, немедленно приехать к нему, как дразнил, перечисляя редкостные книги, которые приобрел за годы жизни в Нью-Йорке: “Снилось ли вам такое, дорогой мой?..”
Александр Наумович несколько раз набирал его номер и, в ожидании, когда поднимут трубку, ощупывал кончиком языка мостик в глубине рта — чудо протезного искусства, на которое во всем городе способен был только Арон Львович: в связи с давним дефектом челюсти у Александра Наумовича за мостик никто не брался... Но помимо зубопротезных дел еще кое-что, и не в меньшей степени, сближало их, а именно — книги по еврейской истории. Арон Львович собирал их чуть ли не всю жизнь и давал читать лишь особо доверенным людям...
Он упорно, с небольшими перерывами давил на телефонные кнопки, но прошло не меньше часа, пока в трубке зарокотал раскатистый баритон, хорошо знакомый Александру Наумовичу:
— Это вы, дорогой?.. Что же вы не едете?.. Я вас жду!..
— Как бы не так, — возразил Александр Наумович, радуясь тому, что Арон Львович наконец отозвался, — к вам не то что ехать — дозвониться невозможно...
— А какой нынче день?.. — зарокотала трубка.
— День? — У Александра Наумовича все спуталось, перемешалось в голове — день, число...
— Что с вами, дорогой?.. Сегодня суббота. И потом — вы смотрели в окно на небо?..
— Нет, — сказал Александр Наумович, обескураженный началом разговора, похожем на неуклюжий розыгрыш. — Я не выглядывал в окно и не смотрел на небо, — нервы у него были напряжены, ему было не до шуток. — А что случилось?
— А случилось то, дорогой мой друг, — выдержав небольшую, но многозначительную паузу, проговорил Арон Львович, — случилось то, что по субботам теперь я не поднимаю трубки до первой звезды, а она появилась на небе три-четыре минуты назад...
Голос его звучал наставительно, чего не было раньше.
— М-м-м... Вы это серьезно?..
— Абсолютно. Я считаю, каждый из нас хоть напоследок обязан стать евреем... — В тоне, каким это было сказано, Александр Наумович почувствовал явный упрек. — Ну, а как вы сами?.. Что поделывали все это время?.. — Видно, в связи с молчанием Александра Наумовича Арон Львович ощутил некоторую неловкость и смягчился.
Он слушал рассказ о городе, о стране, которую покинул шесть или семь лет назад, без особенного интереса, скорее из вежливости. Впрочем, ему было уже хорошо за семьдесят, мало ли на что были нацелены его мысли... Александр Наумович говорил, но при этом чувствовал, что слова его как бы застревают в трубке... Один лишь раз, когда он упомянул о своей рукописи, Арон Львович оживился и перебил его:
— Послушайте, вы должны приехать к нам в синагогу... Приехать и выступить, рассказать о вашей книге... Мы соберем деньги и вы ее издадите за счет синагоги... Почему нет?..
Сердце так сильно застучало, заколотилось в груди у Александра Львовича, что он попросил извинения, положил трубку, нацедил из крана полную чашку воды, выпил и взялся за трубку снова.
— И вы полагаете, — переспросил он, — что это реально?..
— Что — приехать в синагогу?..
— Издать книгу... Мою книгу...
— Почему нет?.. У нас богатая синагога, богатые люди ей много жертвуют... Это Америка, здесь так принято... Кстати, как, вы высказали, называется ваша книга?
— 'Все люди — братья”.
— Как-как?
— “Все люди — братья”, — повторил Александр Наумович.
— Послушайте, вы же вначале сказали: “Все евреи — братья”!..
— Нет, не так... “Все люди...”
— Да, но тогда причем тут евреи?..
— Как это — причем, Арон Львович?.. “Все люди..”, то есть и евреи тоже...
— Ну, нет, дорогой мой, евреи — это вам не “тоже”... Вы ведь читали Тору?.. Когда-то я вам давал...
— Да, — сказал Александр Наумович, с одной стороны продолжая думать про кота, Animal clinic и пятьсот (по крайней мере — четыреста восемнадцать) долларов, но с другой — не в силах удержаться, поскольку речь шла о его книге, — да, я читал Тору — и что же? Разве Исаак не был братом Измаила, а Сим — братом Хама и Яфета?.. Но дело в конце концов не в этом...
— Как раз в этом, дорогой мой, как раз в этом... Выходит, я ослышался... Виноват... Но “все люди”... Нет, для нас это не подходит...
— Ну, что же, — сказал Александр Наумович, — так и быть... Обойдусь как-нибудь (... без вашей синагоги, — чуть не сорвалось у него, но он смолчал).
— Но вы не обижайтесь, — сказал Арон Львович.
— А я не обижаюсь, — сказал Александр Наумович, в досаде на себя за нелепую, вспыхнувшую было надежду.
— Вы не обижайтесь, дорогой вы мой, — повторил Арон Львович и в голосе у него проступила виноватая хрипотца, — но мне запомнилось, как я ставил вам когда-то протез и как вы мне кое-что при этом рассказывали... Про то, каким образом вам сломали челюсть... Вы сами об этом тоже, конечно, помните?.. Да или нет?..
— Да, — нехотя подтвердил Александра Наумович, — помню... — На улице уже стемнело, жидкий свет уличных фонарей вливался в окно. Александр Наумович не поднимался, не включал электричества.
— Как-то раз на улице к вам подошла пьяная компания, один из пьянчуг обозвал вас жидом и ударил так, что вы света божьего не взвидели, упали, а потом, обливаясь кровью, еле добрались до своего студенческого общежития... Шел 1953 год... Так или нет?... Или меня подвела память, я что-нибудь путаю?..
— Нет, — сказал Александр Наумович, — все так и было, память вас не подвела... — Он произнес это так, словно его уличили во вранье, и потрогал языком стальной, во всю щеку протез.
—? И после этого вы утверждаете, что все люди — братья?..
— Да, — упрямо проговорил Александр Наумович, — я это утверждаю.
— Бог с вами... Вы в своем уме?..
— Это долгий разговор, — сказал Александр Наумович.
— Кстати, Каин и Авель тоже были братья... Но мне бы хотелось, если разрешите, перейти к более близкой для меня сейчас теме...
— Слушаю вас, дорогой мой... Хотя по моему глубокому, глубочайшему убеждению на свете нет ничего, что было бы нам ближе Торы...
— Мне нужны деньги, — сказал Александр Наумович. — Пятьсот долларов.
Тон у него был серьезен, однако на том конце провода слова его сочли за шутку.
— Пятьсот долларов?.. Почему так мало?..
— Для меня было бы достаточно.
— М-м-да-а... Это что — карты? Женщины?... — Арон Львович и в старости был статен, осанист, а в прежние годы наверняка знал толк и в картах, и в женщинах.
— Нет, — сказал Александр Наумович, — это не женщины и не карты. Это кот.
— Что-что?.. Я не понял...
— Это кот, — повторил Александр Наумович. — Котик Фред. Его покусал опоссум, и мне нужно уплатить за операцию.
— Вы что, привезли кота с собой?
— Это не мой кот, это кот моего брата Фила.
— Так что вы морочите и мне, и себе голову?.. Чей кот, тот пусть и платит!..
Александру Наумовичу пришлось изложить историю с Фредом сызнова — не то в третий, не то в четвертый раз за последние сутки. При этом от раза к разу она для него выглядела все более абсурдной, и чтобы придать ей убедительности, он прибегал к подробностям, деталям, отчего она становилась все
