Все надежды уйдут в могилу с останками сына. И все! Жизнь для меня кончена! Она легла на диван, повернулась на бок, поджала ноги, закрыла глаза. Заснуть, потом проснуться. Все забыть! Будто весь этот ужас приснился. За что? Ведь она никому никогда ничего плохого не делала. Это не сон! Это не сон! Прозвучал над ее ухом голос. Это не сон! Повторила она. Проклятие Божье! Или проверка на прочность? Зачем мне жить? В буфете, бутылочка снотворного. Всыпать горсть таблеток в рот, запить водой, лечь и заснуть навеки. А Сережу кто похоронит? Да у меня и сил нет встать.
Наташа, опираясь двумя руками о перила лестницы, переставляет непослушные ноги. Куда иду? Зачем? Домой? А что дома? Остановилась, вытерла ладонью глаза, толкнула дверь. Не заперто, странно!
— Бабуль, мама, где вы? — крикнула девочка, и, опершись рукой в стену, добрела до кухни.
Бабушка, сидит у стола.
— Бабуль? — Наташа медленно подошла, не решаясь коснуться старушки, рукой. Вдруг, умерла от горя?
— Бабуль, ты живая?
— Лучше бы мне не дожить до этих минут! — подняла голову Варвара Михайловна. — Вот не думала, что так разом потеряю все, что имела и берегла. Мишку в милицию утром забрали. Любашу в больницу увезли, и ты весь день где-то ходишь!
— Бабуль, прости! — Наташа опустилась возле бабки на колени. — Прости! Я не убежала из дома! Я, я, — она закрыла ладонями лицо. — Не могу, не знаю, как теперь мне жить! Если бы ты видела, что они с ним сделали!
— С кем? — старушка взяла внучку за плечи.
— Они, они — заикаясь, сквозь рыдания проговорила Наташа, — Они сожгли его! Узнать нельзя! Я умру без него! — Наташа закричала и упала у ног бабки.
— Господи! И эта в истерике! — Варвара Михайловна наклонилась над девочкой. — Вставай на ноги! Мне с тобой не справиться! Доченька! Наташенька! Да что ж это такое!?
Наташа приподнялась, оперлась на руку бабули, ощутив свое отяжелевшее тело, дойдя до дивана, рухнула, как подкошенная.
— Рассказывай, где была? — присела на край дивана.
— Если бы ты знала! — рыдания мешают Наташе говорить. Она сжала руки, хрустнула пальцами, приподняла голову. — Я на опознании была! — хриплый крик вырвался из ее горла. — Ой, я умру сейчас!
— На каком опознании? — сердце сжалось от ужасной догадки, когда она взглянула на искаженное болью и страхом лицо не девочки, женщины, перенесшей тяжкое горе.— Сережка! Значит, правду сказал милиционер. — Ой, Господи! — по слогам, певуче протянула женщина. Что ж это за день такой! Одна новость страшнее другой! Сережа!?
Наталья кивнула головой.
— Страшно, бабулечка! Его узнать нельзя! Они его живьем сожгли! — она замотала головой из стороны в сторону, как помешанная.
— Что ты детка! Нельзя так!
— Я убью, Мишку! Вот этими руками разорву! — Наташа вытянула вперед ладони с трясущимися пальцами.
— Не говори так! — Варвара Михайловна обняла девушку, прижалась губами к волосам. — Он брат твой! Ты еще не знаешь, что там произошло! Ему тоже нелегко! Сидит в камере, голодный, холодный!
— Так ему и надо! — отстранилась Наташа от бабки. — Когда увидела, думала, сразу умру. Тетя Надя теперь совсем одна осталась! Хотела пойти с ней, не разрешила. Не знает, кем для меня был Сережа.
— Одной, видимо, легче переживать.
— Все равно завтра пойду!
Зазвонил телефон. Женщина сняла трубку.
Щеки побледнели, она приложила ладонь к груди, села на стул. — Доктор звонил, плохо доченьке моей! — Варвара Михайловна приложила ладони к щекам, закачалась из стороны в сторону, как маятник. — Не вынесет она столько несчастья!
— Что с мамой! Поедем сейчас! Я быстро, только кофту теплую надену.
— Поедем! Только ты все эти подробности не рассказывай! Ей и так сейчас нелегко. Сына малолетнего в тюрьму упрятали, что еще может быть хуже. В убийстве обвиняют! Подумай о матери! Я уже старая! А тебе еще жить да жить!
— Я не буду, бабуль!
Наташа вытерла ладонями покрасневшие глаза. — Вот видишь! Я не буду плакать!
На улице, Наташа взяла старушку под руку, и они медленно побрели по тротуару.
Бабуля права! Я должны подумать о маме. Ей сейчас хуже всех. А тете Наде? Она вспомнила серые осунувшиеся щеки женщины, поблекшие глаза. Что она сейчас делает? Перед ее глазами возникла картина в морге. Черные обуглившиеся кости, рваные обрывки ткани, и лицо, вернее, то, что было лицом? А может быть это не Сережка? Разум не хочет соглашаться с жестокой действительностью.
Здание больницы с ярко освещенными окнами. Если мамы уже нет!? Промелькнуло в голове Наташи. Она, быстро преодолела ступеньки, ворвалась в коридор и побежала.
— Куда ты, постой! — крикнула вслед старушка. — Надо доктора спросить?
— Вы к Федоровой? — преградил девушке дорогу, высокий, средних лет, мужчина.
— Она живая! — уперлась ему в грудь ладошками, Наташа.
— К ней, милый! — подошла старушка.
— Она очень слаба! Никаких разговоров! Иначе, я не отвечаю за лечение. Мы несколько часов провозились с ней, и я не хочу, чтобы труды всей реанимационной бригады пропали даром. Если вы себя будете достойно вести, ей эта встреча пойдет на пользу. Пойдемте, я провожу! Только, не более пяти минут! — он быстро пошел по коридору. Наташа торопится за ним. Только бы мама поправилась! Шепчут ее губы.
Варвара Михайловна, припадая на левую ногу, идет следом. Старая травма теперь при каждой нервотрепке, дает о себе знать. Вздохнула старушка. Она увидела, как впереди, врач открыл дверь палаты, Наташка юркнула под его руку.
Люба, услышав скрип двери, повернула голову, Наташа бросилась к ней, обняла, спрятала лицо на груди матери. Глаза наполнились жгучей влагой.
— Где бабушка? — оттолкнула дочку, Любаша.
— Там она идет, в коридоре! — прошептала Наташа.
Врач, держа старушку под руку, подвел к кровати.
— Твоя больная нога! — Люба протянула руки матери. Та кивнула, сжала пальцы дочери. По щекам побежали слезы. Слава, Богу! Любаша жива! Только бы Бог дал, чтобы оправилась! Сохрани ее Господи!
— Как ты доченька! — она присела на край кровати.
— О вас беспокоюсь! — Люба погладила руку матери. — Мишу не отпустили?
У Варвары Михайловны перехватило дыхание.
— Так, он там, утром увезли! — она отвернула лицо.
— Что следователь сказал?
— Сказал, отпустят. Выяснят и отпустят.
— Я так и знала! — Люба отвернулась к стене, закрыла глаза.
— Мамочка! — Наташа переплела пальцы рук. — Мамочка, не волнуйся! Все будет хорошо! Отпустят Мишку! Я была сегодня у следователя. Мишку отпустят, вот увидишь. Посидит немного. Попугают его, чтобы больше не хулиганил, и отпустят. Павел Андреевич сказал. — Наташа оглянулась на врача, он прикрыл глаза в знак одобрения. Щеки девушки покраснели. Впервые, так отчаянно соврала матери.
— Правда! — Люба всмотрелась в заплаканные глаза дочери. — У тебя все нормально?
— Да, мамочка! — Наташа закусила губу, чтобы не разрыдаться.
Мужчина в белом халате положил руку на плечо девушке.
