— Ешь, не торопись! — погладила сына по плечу, Любаша. — Скоро, в комнату пойдем, я суп с курицей согрею! До утра с тобой будем!
Мишка вытер рот рукавом.
— Почему Наташка не приехала?
— Наташка неважно себя чувствует. Ребенка ждет. Очень тяжело носит. Не созрела еще! — Люба закрыла ладонью прослезившиеся глаза.
— Не зря, выходит, я его избил! — Мишка сжал кулаки.
— Не говори, так! — остановила мать. — Ей рожать!
— Я не убивал! Мам, веришь!? — Мишка схватил мать за руки. — Они положили на огонь, он еще живой был. Я говорил, давай скорую, позовем, а они! — он махнул рукой, и отвернулся. Плечи его затряслись от беззвучных рыданий.
Ну, какой он преступник! Да еще убийца! — сжалось сердце у Любаши. Ребенок, глупый ребенок! А вот, посадили! Всю вину на него свалили!
— Володька с Колькой на машине разбились под Новый год. И родители Николая умерли. Мать в больнице, умом тронулась, а отец, заснул и не проснулся.
— Так их больше нет!? — глаза Михаила округлись. — Значит, аппеляция теперь мне не поможет! Я один остался! На мне весь грех! — он обхватил голову руками и застонал. — Все умерли! Легко, однако, отделались. Я один остался! — закачался всем телом.
— Что ты, Мишенька! — Люба привлекла сына к себе. — Не надо! Все может в один миг измениться! Молись за их души!
— Так им и надо! Это Володька меня подстрекал! С Наташкой спит! А у них с Наташкой любовь была! Я дурак! Себе жизнь загубил, Наташкино счастье убил! Нет мне прощенья!
— Успокойся! — Люба погладила сына по худеньким, вздрагивающим от рыданий, плечам, ощущая сквозь тонкую ткань куртки, сильно исхудавшее, тело сына. Одели в тряпки, которые не могут согреть. Так и воспаление легких, можно получить.
— Я тебе теплое белье, свитер привезла. Ты, наверное, мерзнешь в этой одежде!
Их проводили в маленькую комнатку, с низким потолком. Лампа, свисающая на проводе, две кровати, стол, стулья. Окно с решеткой. Уставшим от дороги, женщинам, помещение, показалось раем. Варвара Михайловна, сразу, как вошли, сняла сапоги, пальто, и легла на постель поверх одеяла. Люба разогрела обед, поставила еду перед Мишкой, села напротив, и не отводила глаз от сына. Мишка уплетал все подряд. Суп с курицей, пирожки, котлеты. Заварные пирожные, с густым кремом, запивал сладким чаем, наконец-то ощутив полное насыщение и блаженство.
— Отдыхай, а я посижу возле тебя. — Люба не чувствовала усталости. Она наблюдала за сыном, не отводя глаз. Может быть, мне все приснилось в страшном сне? Вздыхает женщина. Закрою глаза, потом открою, и все будет как прежде. Наша квартира, стол на кухне, накрытый к воскресному обеду. Как оказывается надо мало для счастья. Все вместе!
Свет тусклой лампочки, отбрасывает темные клочья теней на стену. Люба выпрямила спину, потерла под коленкой, онемевшую ногу. Она уже два часа сидит на кровати, возле заснувшего сына. У нее все еще стоит перед глазами, несчастный Мишка, жадно уничтожающий, привезенные, ею, съестные припасы. А она только котлету прожевала. Все на него глядела. Люба поправила одеяло. Тепло в комнате, и то хорошо! Прислушалась к дыханию матери, на кровати у стены напротив. Женщина осторожно встала, чтобы не качать сетку. Подошла к столу, заставленному немытыми казенными тарелками. Налила из чайника в кружку теплого чаю, отпила несколько глотков. Села на старенький стул. Смогу ли еще раз приехать! Потерла ладонью грудь. Дожить бы до весны! Последний раз ощутить аромат цветущих деревьев, вдохнуть свежий воздух после весеннего дождя. Силы на исходе. После этого свидания нескоро приду в себя. Мишка отсидит срок. Наташка его дождется. Вместе, как-нибудь, проживут. Старухе тяжело без меня будет! Тоже не жилец. Люба оглядела комнату. Какое убожество! Конечно, не станут для них хоромы строить! Преступники! Так ведь, правда! Мишка клянется, не убивал! Но ведь бил товарища железным прутом. Откуда столько злости в маленьких сердцах. Живут на всем готовом! Одеты, обуты! Нет средств на дорогие кроссовки, куртки из бутиков, как у детей богачей. Нам за ними не угнаться! Подрастут, сами заработают. Все дороги открыты. Демократия! Только мне не понятно! В чем эта хваленая демократия! Если у одних все, а у других нечего. Раньше, жили, что называется, как все. Никто не выделялся. Чувствовали себя счастливыми, уверенными в завтрашнем дне! Сто рублей зарплаты, но выдадут в срок. И хватало! Никто не голодал! Бомжей не было. А теперь, что получили!? В чем проявляется демократия!? На деликатесы денег не хватает! Не нравится, стой на морозе с плакатом! Теперь разрешено! Только обедом никто не накормит! Она подошла к кровати. Не раздеваясь, легла, поджала ноги, потянула старенькое, байковое одеяло. Легкий озноб пробежал по спине. Не простудиться бы в дороге. А то слягу надолго. Кто кормить семью будет. Закрыла глаза. Серый туман поплыл перед нею. Тучи, перед дождем, Подумала женщина. Разве зимой бывает дождь? Весна придет, пойдет дождь, и ты уйдешь! Прошептал над ее ухом тихий голос. Я знаю! Подумала Люба, проваливаясь в тяжелый сон.
— Подъем! — прозвучал голос.
Люба открыла глаза. Где я? Ах, да, в тюрьме! Свесила ноги с кровати, надела сапоги.
Мишка поднял голову, провел ладонями поверх одеяла.
— Мама!
— Я здесь, сынок! — Люба подошла, нагнулась, взяла в ладони лицо сына.
— Прощайтесь! Свидание закончено! — объявила женщина, стоящая в дверях.
Мишка вскочил, натянул куртку. Надел ботинки.
— Мишенька! — губы матери дрогнули. — Крепись, сынок! — обняла, прижала к груди.
Мишка прижался губами к щеке матери. Ощутил соленый вкус слез. — Прости, мама! — оторвал ее руки, обхватившие шею. Шагнул к бабуле.
— Терпи, сыночек! — старушка перекрестила внука, поцеловала в лоб.
Мишка обнял старушку, прошептал на ухо. — Мать береги! — резко выпрямился, пошел к двери. Не оглядываясь, чувствует на себе взгляд дорогих ему женщин. Меряя шагами коридор, пытается отогнать тяжелые предчувствия. Простились, будто в последний раз! Перед его глазами все еще стоит лицо матери, с заплаканными, красными глазами.
Мелкие снежинки медленно кружат в воздухе. Люба потянула на лоб платок, постучала ногами, обутыми в сапоги, друг о друга. Торопились на автобус, даже чаю не попили. Повернулась к матери.
— Озябла?
— Ничего, потерплю!
Я в термос налила кипятку! Попьешь!
— Потом!
Любаша обвела взглядом столпившихся людей. Все из колонии возвращаются. Сколько их бедолаг!? Нарожали деточек! Надеялись, на счастье, а они, горе в семью принесли. Она стряхнула с плеч налипший снег, поежилась под старым пальто.
На платформу вырулил автобус.
— Спокойно! Не толкайтесь! — спрыгнул на снег водитель. — Багажник никому не нужен!? Домой налегке! — подмигнул напарнику, наблюдающему, как женщины залезают в машину.
— И почему одни бабы на свиданку ездят! — сплюнул он. — Где папаши! Выходит, сидят дети из неблагополучных семей!
— Ты рот закрой! — повернула к нему, злое лицо одна из женщин. — Вы горазды дитя сделать, а воспитывать, вас нет! Только гульба, пьянка, рыбалка, на уме. Отцы, называются. Все на плечи баб взвалили!
Люба села у окна, задвинула под сиденье пустую сумку.
— Слава, Богу! Уселись! — погладила старушку по руке. — Теперь, домой!
Заурчал мотор. Автобус плавно вырулил со стоянки. Проехал вдоль залепленных грязью и снегом, киосков, покатил по улице.
