— Ну хорошо, в таких случаях надо исходить от подлежащего, нет, я еще упрощу, сделай разбор предложения и убери оттуда эмоциональную составляющую, это поможет тебе начать рассказ.
Обернувшись, Алиса заглянула ему в глаза:
— Не могу поверить, ты используешь меня!
— Перестань…
— Конечно, ты и сейчас на работе!
— Да нет, уверяю тебя, я просто хочу помочь тебе. Но профессиональный подход неизбежен, не отрицаю.
— Значит, к работе это не относится?
— Нет, мисс. Я полностью к вашим услугам.
Алиса перестала всхлипывать, пришла в себя, вернулась в реальность. Стефано был здесь, перед ней, со своей ослепительной улыбкой и сильными руками. Прошлое уже превратилось в мелкие кусочки калейдоскопа — странное, очаровывающее, но безопасное изображение, заключенное в стекляшке.
— Замечательно, я тебя убедил. Где именно произошло то, что тебе страшно вспомнить? — спросил Стефано глубоким, низким голосом.
Алиса нахмурила на минуту брови, набрала воздуху:
— Около моста Тиберио. На берегу Мареккьи…
— Так, очень хорошо. У нас есть место действия. Теперь расскажи, кто там был.
В памяти Алисы всплыло лицо Лукреции.
Потом другое лицо, нет, скорее, ощущение другого лица. Хотя правильнее было бы говорить об эфемерном изображении ощущения, о половине от половины фотограммы.
А еще точнее, у Алисы возникло подозрение, что она увидела нечто, способное поколебать рассудок и распахнуть пропасть в душе.
Алиса вытаращила глаза. Теперь только лицо Лукреции. Но не с пухлыми губами, а с тонкими и злыми. Улыбка Лукреции, но не открытая, а злобная.
Лукреция ехидно ухмыляется. За ней — смутная фигура, прозрачная, как нервнопаралитический газ. И чувство, ужасное чувство, будто что-то наползает на лицо Лукреции…
Алиса опять начала всхлипывать. Стефано перестал улыбаться, обнял ее, больше не пытаясь успокоить.
Ночь с 5 на 6 мая 2006 года
Из дневника Алисы
Что-то сдавливает мне голову, что-то жестокое, отчего у меня вдруг снова возникает страх. И трудно дышать.
От того дня не осталось ничего, от того дня, когда меня нашли, съежившуюся в комок под буком, я имею в виду. Пустота. Она беспокоит меня больше всего. Как если бы я уже знала. И это — мой самый ужасный кошмар. Разум не выдерживает. Единственное, что помню, — бессвязные фрагменты, предшествующие тому дню.
Что-то произошло тогда, что-то…
Я обиделась на нее.
Потом фразы, опять всплывают фразы, как мертвые тела на воде. Фразы, лишенные логики. Коралловые острова слов. А я, глупая, ищу в них смысл.
Итак, мы разговаривали. Думаю, возвращались из школы, как всегда. Шли по парку, под мостом Тиберио, шли и играли. Никаких других причин идти именно там не было. По крайней мере, я лично не помню.
— Зачем ты дала ему тетрадь? Он же ненормальный! — спросила Лукреция.
— Но иначе он не выполнит задания. И вообще, не приставай к нему, ты же обещала!
Лукреция стала серьезной, надулась:
— Ты говоришь, он ударился из-за меня?
Она чувствовала себя виноватой.
— Нет… не думаю, но я не хочу, чтобы ты вела себя как другие. Обещаешь?
Голова Лукреции была опущена, глаза блестели от слез. Потом она кивнула.
В моей голове черно-белый фильм, поцарапанная пленка. И много неудачно обрезанных кадров.
6 мая 2006 года
Мой брат — единственный сын
Тук. Тук. Тук.
Старик стоял не двигаясь. Стучал тростью по голому корню ясеня — варикозной вене земли.
Дарио поднялся:
— Здравствуйте…
Старик улыбнулся, обнажив желтые зубы, разъеденные временем:
— Привет, дорогой.
Его глаза излучали холод. Дарио инстинктивно огляделся. Никого.
Пьетро мерил взглядом старика, еще и еще, мычал и бил голову руками. Оглядев его снизу доверху, от идеально блестящих мокасин до шляпы, понял, что не помнил мокасин, по правде говоря, и аккуратной чистой одежды тоже.
Тук. Тук. Тук.
Но трость была ему знакома. И тогда он закричал. Закричал изо всех сил.
Старик засмеялся. Именно в эту минуту Дарио почувствовал себя неловко:
— Мы уже уходим.
— Куда?
Старик был незнакомым, а мама ясно предупреждала Дарио…
— Я вас не знаю, синьор.
— Это ты так думаешь, дорогой. Просто вы забываете меня, как и все. Посмотри внимательно, я — Человек-Призрак.
Подтащив его к себе с помощью трости, он продемонстрировал ему свои глубокие, вязкие зрачки.
— Я… мы… — Дарио смутился.
Старика, кажется, нельзя было назвать добрым. Но и злым тоже. Старик был странный.
— Полагаю, ты не пошел в школу сегодня. Что мамочке скажешь? Что вышел из автобуса, так как за брата стыдно стало? — Старик покачал головой — злая ухмылка плохо скрыта за мнимой досадой.
— Вы, вы…
«Вы откуда знаете?» — вот что хотел спросить Дарио. Но старик смотрел ему в глаза. И Дарио обнаружил, что он устал. Очень устал.
Но еще рано.
— Нас здесь слишком много, — сказал старик и резко повернул голову. Но ему не удалось встретиться с Пьетро взглядом, потому что Пьетро вертелся, мычал, кричал.
Старик заехал тростью по голени Пьетро, и тот нелепо запрыгал, как кузнечик, которому оторвали лапку. Теперь Дарио понял: этот старик злой. Очень злой — жестокий.
— Эй, не трогай его! Помогите!
Но в парке никого не было.
Старик ударил снова. На этот раз Пьетро упал на землю.
— Не трогайте его, пожалуйста! — захныкал Дарио, сопли потекли ему на губы.
