— Бе-е! Какая мерзость… будто по правде вырвало… — прошептала Лукреция, которой стало противно.
— Смотрите, что будет! — воскликнул Диего.
Он прошел по автобусному брюху и встал сзади Дэнни, молча, с пакетом в руках. Потом обернулся, нет, развернулся на три четверти, чтобы видеть его, и закашлял. Притворился, что кашляет. И кашлял до тех пор, пока не вызвал рябь в океане: Дэнни обернулся. И Диего, кашляя, вывалил ему в лицо содержимое пакета. Дэнни не видел пакета: он увидел, как рвота загрязняет его океан. Почувствовал, как сжимается и расширяется желудок, как открывается рот и настоящая рвота раздирает его горло. Услышал, как другие смеются. Увидел, как они смеются. Увидел, как смеется Лукреция. Смеется над ним.
Первым был не Филиппо.
Первой была Лукреция.
Почему не Диего?
Потому что красивая белокурая девочка с большими голубыми глазами никогда не должна была смеяться над ним. Не должна была.
Уже час, как Дэнни шел, мокрый от блевотины и ужаса. Он шел не по улице, не хотел, чтобы даже из машины смотрели на него. Он бродил по парку, поглощаемый жаром. Непрерывное жужжание в голове делалось все более резким, писклявым, становилось неотъемлемой частью реальности, сливалось с ней.
— Плохие, плохие, плохие, они все плохие.
Потом в голове другой голос: «Я тебе говорил, Дэнни…»
Голос прокалывал мысли, хлестал, раздирал их. Голос становился сильным.
«Я тебе говорил, а ты продолжаешь защищать их…»
— Я не защищаю их, я не защищаю их!
Крик растворился в воздухе. Еще чуть-чуть, и Дэнни будет дома. Он вышел из автобуса, он сбежал. Остальные ребята высовывались из окошек, громко обзываясь.
Дэнни был сломлен. И теперь — один-одинешенек.
Его дом стоял рядом с парком, очень близко к реке. Всего несколько недель, и комары начнут одолевать до смерти. Дэнни взял ключи за горшком завядшей герани и вошел в дом.
Дэнни не заглянул в ванную — сразу направился в свою комнату. Схватил картину и швырнул на кровать. Маленькие бешеные глаза ребенка были прикованы к глазам Человека-Призрака.
— Я-их-не-за-щи-щаю-ю-ю-ю-ю!
Картина не изменилась, оставалась такой же плоской, двухмерной. Как только Дэнни перевел дух, он услышал голос в голове: «Поставь меня на место, Дэнни. Придумаем, что будем делать, давай».
Глаза Дэнни затуманились, огонь, поглощающий его мозг, горел за небесным каскадом. Дэнни взял картину и сделал, как ему приказали. Потом сел на край кровати, не отрывая взгляда от глаз Человека- Призрака.
«Если ты позволишь, они тебя уничтожат, смотри, они уже делают это».
Дэнни в холодном поту нервно тер маленькие ладошки, пока они не покраснели.
— Я не хочу, я… я…
— Есть одно средство, и клянусь — оно подействует.
Губы Человека-Призрака потрескались: он говорил. Но главное, он поднял трость. Он тыкал ею в Дэнни, словно самый ужасный и кровожадный инквизитор. Он поднял трость, и холст не порвался. Потому что холст походил не на холст, а на дверь, на адскую пещеру, вход в темные, непостижимые миры. Дэнни отскочил назад, на кровать, сглотнул слюну с рвотой. Дэнни слушал.
— Но чтобы оно подействовало, нужно научиться кое-что делать…
Дэнни не ощущал боли, выкручивая маленькие пальцы, выламывая их.
Трость вернулась на место. Но Человек-Призрак не был неподвижным. Его лицо стало живым, живыми стали язык, пальцы, спина.
— Тебе надо научиться называть всех негодяями.
Лицо Дэнни пылало как огонь, у него перехватило дыхание.
Хрусть.
Костяшка среднего пальца переломилась, и Дэнни вскрикнул от боли. Но он, весь красный, не мог произнести то, что требовал Человек-Призрак. И не мог прекратить мучить средний палец — он был зажат вместе с остальными в неестественно согнутом положении.
— Попробуй, Дэнни, давай: все негодяи, говори!
Дэнни чувствовал, как желудок бьется в грудную клетку, чувствовал запах рвоты, снова подобравшейся к горлу. Дэнни не мог выговорить это. Он проглотил горечь. И рот Человека-Призрака жестко изломался в знак презрения, оскалился, обнажая гнилые резцы, черные острые клыки.
— Смотри, ты весь в блевотине. Дрожи, ты, писающийся в кровать. Ты мерзок. Один я помогаю тебе, я и больше никто! И я попросил тебя только об одном, и для твоего же блага! А ты мне чем платишь?! Хочешь, чтобы я исчез? Ну конечно! Я брошу тебя, как и все, как мать, отец, учительница, как все те, кому не повезло встретиться с тобой.
И он застыл, как ледяная глыба. Только лицо стало не таким, как прежде, его жестокое и строгое выражение, нарисованное на холсте, упрекало холодно, сурово, гнетуще.
Затем повисла тишина. Мертвенная тишина, низвергающаяся с потолка. Дэнни чувствовал, как его сдавливают стены, как сердце закупоривает его глотку. В глазах жгло, слезы кололи, как иголки.
Дэнни испугался.
Но особенно Дэнни испугался опять остаться один. Он свалился на колени с края кровати, изо рта — слюни с рвотой, из глаз — иглы. Растревоженный желудок, перекрученные нервы, загнутый и скрюченный средний палец, слизь на полу. Дэнни заплакал. На четвереньках дополз до письменного стола, как до алтаря. Но слова так и не выходили. Одни хриплые рыдания, ослиный рев.
Человек-Призрак оказался всего лишь картиной. Плоской, двухмерной. Он тоже его бросил. Один. Один навсегда. Эта мысль окончательно сломила логику. И безумие открыло выход голосу.
— Не-е-е-ет! — выкрикнул он. И на этот раз слова сотрясли его. — Не бросай меня! Вернись! Я хорошо себя буду вести! Обещаю! Не бросай меня!
Человек-Призрак переместил взгляд вниз, посмотрев на маленького безумного единомышленника, стоящего на коленях перед алтарем. Глаза на каменном лице глядели на Дэнни с глубоким презрением.
— Верни-и-и-ись! Я все сделаю, что ты хочешь, обещаю!
Секунда — и узловатые руки Пожирателя вцепились ему в плечи. Дэнни раскрыл рот, лицо Человека-Призрака приблизилось к его лицу: глаза в кровяных прожилках, но черные, вязкие, как болото. От дыхания несло болотной гнилью, в пальцах крылась сила тысячи рук. Его голос бил по мозгам, словно отрывая внутренности от костей. Нечто сверхъестественное. Ужасное и властное. Сопротивление бесполезно.
— Тогда говори! — зарычал он.
Дэнни — глаза вылезли из орбит, зрачки расширились — закричал:
— Они негодяи, негодяи, негодяи! Они все негодяи, и я их ненавижу, ненавижу, ненавижу!
Человек-Призрак ослабил хватку, рот закрылся, и на лице нарисовалась злобная довольная усмешка.
— Молодец, Дэнни. Теперь мы с тобой можем играть. Но я лишь просил тебя назвать всех негодяями, а ты добавил, что их ненавидишь, ненавидишь, ненавидишь всех!
Тишина.
— Я… я не хотел сказать, что…
— Тсс! — остановил его Человек-Призрак. И Дэнни наклонил голову, как делают собаки, принюхиваясь к запаху палочки. — Нехорошо, что Дэнни ненавидит всех. Если Дэнни ненавидит всех, то Дэнни перестанет быть умницей, а мы не хотим, чтобы это произошло, да? — сказал Человек-Призрак, приподнимая правой рукой грязное лицо ребенка.
Дэнни громко шмыгнул носом, помотал головой в нервной лихорадке. Человек-Призрак прижал его,
