И вдруг гигант широко раскинул руки, и с губ его сорвался нечеловеческий вопль — единственный крик, что издал кто-либо из черных за все время битвы. Голос, полный бешеной ненависти, вознесся к небесам, точно глас, взывающий из преисподней. При звуке его зингарцы застыли в растерянности. Но Конана было не остановить. Безмолвно, не ведая страха, устремился он к фигуре, застывшей на краю колодца.
Но в тот миг, когда меч его взмыл в воздух, готовый нанести последний удар, черный вдруг развернулся и прыгнул вверх. На какой-то миг он точно застыл над поверхностью пруда, затем сама земля содрогнулась у людей под ногами, и зеленые воды ринулись навстречу черному, охватив его вулканическим извержением.
Конан застыл на самом краю колодца, едва удержавшись, чтобы не упасть, а затем отскочил назад, отталкивая зингарцев прочь. Зеленый колодец превратился в гейзер, вода с оглушительным ревом поднималась все выше и выше, расцветая огромной короной изумрудной пены.
Конан подталкивал моряков к выходу, гнал их вперед, точно стадо испуганных овец, плашмя колотил мечом по спинам, ибо рев воды как будто лишил их рассудка. Заметив, что Санча стоит, остолбенев, у стены, расширенными от ужаса глазами уставившись на зеленый водяной столп, варвар окликнул ее, и его вопль заглушил на миг грохот воды, вырвав ее из оцепенения. Девушка устремилась к нему навстречу, киммериец поймал ее и, стиснув в объятиях, устремился к выходу.
Во дворе, что выходил во внешний мир, собрались уцелевшие матросы. Усталые, израненные, все в крови, они стояли, тупо взирая на неимоверной высоты зеленый столп, вознесшийся над стеной, до синего купола небес. Поверхность его была испещрена белыми прожилками, диаметр пенной короны в три раза превышал основание. Казалось, в любую минуту он может взорваться и потоками обрушиться вниз, однако столп все продолжал расти.
Конан окинул взором выживших и выругался, увидев, как мало их осталось. Схватив одного из пиратов за шею, он принялся трясти несчастного так, что кровь хлынула у того из ран, заливая их обоих.
— Где остальные? — рявкнул он на ухо бедняге.
— Это все! — завопил тот в ответ, стараясь перекричать рев зеленого гейзера. — Остальных прикончили черные твари..
— Ладно, надо убираться отсюда! — прорычал Конан и толкнул пирата к выходу так, что тот едва удержался на ногах. — Живее, пока эта вода не залила нас всех!
— Мы все утонем! — воскликнул другой зингарец, ковыляя за ним.
— Какое там утонем, проклятье! — не оборачиваясь, крикнул варвар. — Превратимся в камень! Да скорее же, будьте вы неладны!
Он подбежал к арке, что вела прочь из замка, одним глазом следя за угрожающе нависшей над ними водяной колонной, другим — за пиратами. Ополоумевшие от пролитой крови, ярости битвы и оглушительного грохота, зингарцы двигались, точно в трансе. Конан неумолимо подгонял их вперед. Метод его был прост: он хватал отстающих за шиворот и вышвыривал прочь за ворота, сопровождая это щедрым пинком под зад и поминая при этом всех предков несчастного. Санча попыталась было задержаться и остаться с ним, повиснув у киммерийца на шее, но он, сыпя проклятиями, стряхнул ее прочь и отправил вслед за остальными, с такой силой шлепнув пониже спины, что она птицей полетела по лугу.
Сам Конан покинул замок, лишь убедившись, что никого из живых больше не осталось внутри, и вся его команда успела спастись, и только тогда устремился вперед. Пробежав несколько шагов, он обернулся. Зеленый столп, увенчанный белой короной, был уже выше башен. Он бросился прочь от этого замка ужасов.
Зингарцы уже добежали до деревьев, окружавших луг, и стали спускаться по склону. Санча ждала его на вершине первого холма, и там он задержался на миг, чтобы еще раз взглянуть на замок. Казалось, на месте его вырос гигантский цветок с белыми лепестками, на зеленом стебле. И вдруг изумрудно-белый столп обрушился с таким грохотом, точно само небо раскололось на части, и стены и башни были снесены гремящим потоком.
Схватив девушку за руку, киммериец бросился бежать. Склон за склоном поднимался и падал у них под ногами, а сзади доносился шум бурлящей реки. Оглянувшись через плечо, Конан увидел широкую зеленую ленту, струящуюся вниз и вверх по холмам. Поток не растекался по сторонам и не сворачивал. Подобный гигантской змее, он скользил по лощинам и подъемам. Направление его не менялось — поток преследовал их.
Осознание этого придало Конану сил. Как вдруг Санча оступилась и со стоном боли и отчаяния повалилась на колени Подхватив ее, варвар взвалил девушку на плечо и побежал вперед. Грудь его вздымалась, ноги подкашивались, дыхание со свистом вырывалось меж стиснутых зубов. Он бежал, шатаясь. Впереди, спотыкаясь, подстегиваемые страхом, бежали зингарцы.
Внезапно океан возник прямо перед ними, и мутящемуся взору киммерийца открылся их корабль, целый и невредимый. Матросы попрыгали в шлюпки. Санча рухнула на дно и свернулась дрожащим комочком. У Копана гудело в ушах, кровавая пелена застилала глаза, и все же он схватил весло и принялся грести вместе с остальными.
Казалось, сердце разорвется, не выдержит чудовищного напряжения, и все же они упрямо гребли вперед, к кораблю. Зеленый поток прорвался из-за деревьев. Те рухнули, точно подрубленные, и, повалившись в изумрудный поток, во мгновение ока исчезли из вида. Вода хлынула на песок, устремилась к океану, и волны окрасились зловещей зеленью.
Слепой, безрассудный страх охватил пиратов, и они принялись грести, выбиваясь из сил, в совершеннейшем исступлении. Они сами не понимали, чего боялись, но сознавали, что настигающая их зеленая лента грозит ужасной гибелью их душе и телу. Конан, единственный, доподлинно знал, что им угрожает, и потому, глядя, как настигает их зеленая полоса воды, не меняющая ни формы, ни направления, с такой яростной силой вонзал весло в набегавшую волну, что оно сломалось у него в руках.
Но лодка уже уткнулась носом в борт корабля, и матросы, хватаюсь за цепи, полезли вверх, бросив шлюпки па произвол судьбы. Конан помог подняться Санче, вновь взвалив ее на плечо, и девушка повисла на нем, словно бездыханный труп, а на палубе бесцеремонно он сбросил ее на голые доски, торопясь схватиться за штурвал, отдавая приказания жалким остаткам команды. Как и прежде, в замке, они повиновались ему беспрекословно. Шатаясь, точно пьяные, матросы дрожащими руками принялись разбирать снасти. Якорная цепь, обрубленная, ушла под воду. Паруса развернулись и раздулись под налетевшим ветром. Корабль вздрогнул, встряхнулся и медленно, с неумолимой торжественностью двинулся в открытое море. Конан оглянулся. Словно язычок изумрудного пламени, кончик зеленой ленты плескал бессильно в паре гребков от киля судна. Зловещая полоса уходила вдаль по воде, через белый пляж, зеленые холмы и скрывалась в голубой дали.
Отдышавшись, киммериец ухмыльнулся, оглядывая команду. Санча стояла рядом с ним, слезы катились у нее по щекам, и она даже не пыталась утереть их. Штаны на Конане болтались окровавленными лохмотьями, пояс с ножнами исчез. Меч он воткнул перед собой прямо в палубу, клинок был весь иззубрен и покрыт коркой запекшейся крови. Кровь была также на его спутанных волосах, левое ухо — наполовину оторвано. Грудь, руки, ноги и плечи покрывали укусы и глубокие царапины, точно варвар дрался с целой стаей пантер. Но он усмехался, упираясь в палубу мощными ногами, с силой вращая рулевое колесо, наслаждаясь своей мощью.
— Что же мы будем делать дальше? — пролепетала девушка.
— Станем грозой морей и океанов! — расхохотался он, — Команда, правда, потрепана изрядно — ну да не беда! Корабль вести они пока могут, потом матросов в любом порту набрать несложно. А пока, детка, лучше поцелуй меня.
— Поцеловать! — взвизгнула она в отчаянии. — Да как ты можешь думать о поцелуях в такое время?
Смех киммерийца заглушил скрип снастей и хлопанье парусов. Схватив девушку в объятия, он подбросил ее в воздух, затем с наслаждением поцеловал с алые губы.
— Я думаю о Жизни! — взревел он. — Мертвые мертвы, а что прошло, того не вернешь! Теперь у меня есть корабль, команда, способная сражаться, и девушка с губами, сладкими, как вино, а больше мне ничего и не надо! Зализывайте раны, парни, и откройте бочонок эля. Скоро нас ждет веселье, какого вы еще не
