Роберт Говард, Лайон Спрэг Де Камп
Барабаны Томбалку
(Конан. Классическая сага — 33)
1
Трое мужчин сидели на корточках у колодца. Закатное небо окрашивало мир охрой и багрянцем. Один из мужчин был белым, и звали его Эмерик. Двое других, в лохмотьях, жилистые, чернокожие, были ганатами. Их звали Гобир и Сайду. Скорчившиеся у ямы в земле, сейчас они больше всего напоминали стервятников.
Неподалеку тощий верблюд шумно чавкал, перемалывая жвачку, а две заморенных клячи тщетно тыкались носом в песок в поисках корма. Мужчины угрюмо жевали финики. Внимание чернокожих без остатка было поглощено едой, но белый то и дело косился на алеющее небо или вдаль на равнину, где уже сгущались тени. Он первым заметил всадника на холме. Тот натянул поводья так резко, что лошадь его невольно попятилась.
Этот незнакомец был огромного роста. Кожа его, более темная, чем у спутников Эмерика, полные губы и вывернутые ноздри говорили о преобладании негритянской крови. На нем были широкие шелковые штаны, собранные у лодыжек, прихваченные кушаком на толстом животе. На поясе красовался отточенный ятаган, столь тяжелый, что немногие смогли бы удержать его одной рукой. Ятаган этот лучше всяких слов говорил темнокожим сынам пустыни о том, кто перед ними. Это был Тилутан, краса и гордость ганатов.
Через седло у всадника был небрежно переброшен какой-то куль. Ганаты присвистнули сквозь зубы, заметив мелькнувшую в прорезях ткани бледную кожу. Пленницей Тилутана была белая девушка. Она висела вниз головой, и волосы ее ниспадали до земли блестящей черной волной.
Сверкнув в ухмылке белыми зубами, здоровяк бросил свою ношу на песок, и она упала безвольно, распластавшись на земле. Не задумываясь, Гобир с Сайду повернулись к Эмерику, и Тилутан также не сводил с него глаз: трое черных против одного белого. С появлением белой женщины что-то изменилось между ними.
Эмерик, единственный, казалось, не заметил внезапно возникшего напряжения. Он рассеянным жестом откинул назад свои русые волосы, безучастно скользнув взглядом по неподвижному телу девушки. Если отблеск какого-то чувства и блеснул в его серых глазах, никто не заметил этого.
Тилутан соскочил с седла, презрительно бросив поводья Эмерику.
— Займись моей лошадью, — велел он. — Джил побери, хоть антилопы мне не попалось, зато нашел эту красотку! Брела по пустыне куда глаза глядят и свалилась, как раз когда я появился. Видать, от жажды и усталости. Эй вы, шакалы, а ну вон отсюда! Я дам ей напиться.
Чернокожий гигант уложил девушку у колодца, смочил ей лицо и запястья и брызнул водой на пересохшие губы. Она застонала и шевельнулась. Гобир с Сайду присели на корточки, упираясь ладонями в колени, с любопытством наблюдая за ней из-за могучего плеча Тилутана. Эмерик стоял поодаль и, казалось, не проявлял к происходящему интереса.
— Сейчас придет в себя, — заявил Гобир.
Сайду ничего не сказал, лишь облизал толстые губы.
Взгляд Эмерика безучастно скользил по распростертому на песке телу, не задерживаясь ни на порванных сандалиях, ни на пышной гриве черных волос. Из одежды на девушке не было ничего, кроме короткого платья, присобранного на поясе. Руки и плечи ее были обнажены, а юбка на добрую ладонь не доходила до колен. Взгляды ганатов с жадностью ласкали обнаженную плоть, впитывая нежные очертания, по-детски пухлые, но по-женски округлые и соблазнительные.
Эмерик пожал плечами.
— Кто после Тилутана? — спросил он небрежно.
Негры повернулись к нему, налитые кровью глаза округлились. Затем они уставились друг на друга. Ненависть вспыхнула между ними разрядом молнии.
— Драться ни к чему, — остановил их Эмерик. — Бросим кости.
Он сунул руку под тунику и швырнул на землю два кубика. Когтистая черная рука мгновенно схватила их.
— Пойдет! — кивнул Гобир. — Бросим жребий — после Тилутана, победителя!
Эмерик метнул взгляд на чернокожего гиганта, склонившегося над девушкой; мало-помалу жизнь возвращалась в ее измученное тело. Наконец веки пленницы приоткрылись, и темно-фиалковые глаза изумленно уставились на похотливую черную физиономию. Тилутан довольно хохотнул. Сняв с пояса флягу, он поднес ее к губам пленницы. Она машинально глотнула вина. Эмерик старательно избегал ее блуждающего взгляда; он был здесь один белый против троих чернокожих, каждый из которых без труда мог бы совладать с ним.
Гобир с Сайду склонились над костями. Сайду сгреб их в горсть, дохнул на удачу, встряхнул и бросил. Две головы, как у стервятников, повернулись, следя за кружащимися в воздухе кубиками. И в тот же миг Эмерик обнажил сталь и нанес удар. Лезвие скользнуло по тощей шее, рассекая гортань. Гобир, голова которого повисла на одном лоскуте кожи, рухнул поверх костей, заливая песок кровью.
Сайду мгновенно, с отчаянной ловкостью жителя пустыни вскочил на ноги, выхватил меч и замахнулся. Эмерик с трудом успел вскинуть клинок, чтобы отразить атаку. Ятаган со свистом плашмя обрушился на голову белого, оглушив его так, что тот выронил меч. Оправившись от потрясения, он с голыми руками набросился на Сайду, столкнувшись с ним лицом к лицу, чтобы не дать больше воспользоваться ятаганом. Жилистое тело под лохмотьями кочевника было подобно стали, обтянутой дубленой кожей.
Тилутан, мгновенно сообразив, что происходит, отшвырнул девушку и вскочил с диким ревом. Точно ослепленный яростью бык, ринулся он на дерущихся. Эмерик похолодел. Сайду отчаянно вырывался из его стальных объятий, но движения его стеснял бесполезный ятаган, которым негр тщетно пытался достать своего противника. Ноги их путались и увязали в песке, тела точно слиплись между собой. Эмерик каблуком ударил по голой ноге врага, чувствуя, как хрустнула кость. Сайду скрючился с диким воплем. Белый приготовился атаковать вновь — но в этот миг Тилутан нанес удар. Эмерик почувствовал, как острая сталь рассекла предплечье и глубоко впилась в тело Сайду. Ганат, истошно взвизгнув, отлетел в сторону.
Изрыгая ругательства, Тилутан отшвырнул прочь умирающего, высвобождая клинок. Но не успел он нанести новый удар, как Эмерик, трясясь от страха, сам напал на него.
Отчаяние охватило его, когда он ощутил силу чернокожего. Тилутан был умнее Сайду. Он сразу отбросил бесполезный в ближнем бою ятаган и с ревом вцепился врагу в горло. Толстые черные пальцы сомкнулись, как стальные оковы. Как ни старался Эмерик, он не мог разжать их хватку, и массивный ганат неуклонно прижимал его к земле. Как будто пес давил крысу! Голова Эмерика ударилась о песок. Сквозь алую пелену видел он перед собой лицо чернокожего, искаженное от бешенства, с оскаленными зубами.
— Ты хочешь ее, белая собака! — прорычал ганат в ярости. — Я сверну тебе шею! Разорву глотку! Я… где мой ятаган? Я отрублю тебе башку и швырну ей под ноги!
Обезумевший от гнева, Тилутан схватил противника, поднял в воздух и вновь швырнул оземь. Затем, нагнувшись, он подобрал ятаган, стальным полумесяцем сверкавший в песке. Восторженно рыча, он бросился на врага, размахивая мечом. Оглушенный, Эмерик, шатаясь, поднялся ему навстречу.
Пояс Тилутана развязался во время схватки, и длинный конец его волочился по песку. Негр наступил на него, потерял равновесие и рухнул навзничь, выбрасывая вперед руки. Ятаган отлетел в сторону.
Мигом придя в себя, Эмерик схватил клинок в обе руки и неуверенно двинулся вперед. Пески пустыни плыли у него перед глазами. В подступающем сумраке он видел, как перекосилось от страха лицо Тилутана. Огромный рот раскрылся, глаза закатились, сверкая белками. Чернокожий застыл на одном колене, опираясь на руку, словно был неспособен шевельнуться. И ятаган обрушился вниз, рассекая круглую голову
