чудовища — и все стихло.
Граф, еще не вполне оправившийся, встал на четвереньки, мотая головой. Зароно помог ему подняться на ноги.
— Вы спасли мне жизнь, господа, — прохрипел он.
— Не мы, а вот эта маленькая обезьянка, — сказал Зароно, подходя к девочке, без сил осевшей на пол. Дель Торрес взял ее на руки. — Что за сила таится в тебе, малышка?
Тина молчала, только помотала головой.
— Отдайте ее мне, — потребовала подошедшая Белеза. — Я вам, конечно, очень благодарна обоим, но на ребенке лица нет. — Зароно без возражений отдал ей Тину, и Белеза ушла, крепко прижимая к себе свое сокровище и бормоча что-то о теплой ванне и мягкой постели.
— Что творится в форте? — спросил граф уже почти своим голосом.
— Пикты! — расхохотался Конан. — Творятся и множатся! Когда мы уходили, они пытались прорваться с моря. Я отослал туда отряд, но чем кончилось дело, Нергал его знает.
Когда они вышли во двор, оказалось, что бой окончен. Зашедшие с тыла пикты не успели опомниться, как на них вылетел отряд воинов с мечами и в надежной броне. Очень скоро они были перебиты. Видя такой оборот, оставшиеся в живых предпочли скрыться в лесу. Форт устоял. Можно было наконец вздохнуть и заняться ранами.
Наутро зингарцы, к своему удивлению, не обнаружили вокруг форта ни одного мертвого тела. Пикты за ночь успели бесшумно собрать убитых. Двадцать искалеченных трупов тех воинов, которые приняли смерть внутри частокола, Валенсо велел вынести к краю леса и положить на чистых холстах. Там же зингарцы оставили две корзины яиц, корзину фруктов и тушу быка. «В стычке были виноваты не они, — заявил Валенсо. — Я чувствую себя обязанным хоть как-то извиниться». Зароно презрительно фыркнул, но Конан буркнул: «Правильно, клянусь Кромом!» — и зингарец промолчал.
Утро было в самом разгаре, когда дозорный на башне вдруг закричал, указывая в море:
— Корабль! Корабль!
— «Красная Рука»? — удивленно вздернул брови Зароно. — Я думал, что пикты нагнали на них довольно страху.
Но показавшийся на горизонте корабль шел под белоснежным парусом, и ярко горела на солнце позолота его ростры. Валенсо, Конан и Зароно поднялись на смотровую площадку.
— Прах и пепел! — вскричал киммериец, у которого были самые острые глаза. — Аквилонец!
— Кажется, здесь пора закладывать город-порт, — проворчал Валенсо. — Корабли слетаются в эту бухту, как пчелы на мед.
— А кстати, Амра, — спросил Зароно, — ты так и не рассказал, что делал у Нумедидеса. Вы, кажется, не поладили?
— Ну, — с неохотой протянул Конан. — После нескольких побед моего отряда над пиктами меня заметили в Пуантене. Потом я очень скоро оказался при дворе. Нумедидес сделал меня военачальником и всячески отличал. А потом вдруг, после боя под Велитриумом, мне подсыпали сонное зелье на победном пиру. Клянусь Кромом, я ни разу еще не оказывался в такой дурацкой ловушке! Алкимедис, книжник, подошел ко мне тогда и попросил высказать свои соображения по поводу… как же это он сказал, старая чернильница… а, «необдуманности действий в качестве способа правления государством». Можно было догадаться, что он пытался предупредить. Но к тому времени я был уже слишком пьян. И проснулся в цепях в каменном мешке!
— И бежал, конечно, — усмехнулся Зароно.
— Конечно, бежал. Но кроме как в вересковые пустоши бежать было некуда. Друзья позаботились, чтобы у меня были и оружие, и добрый конь, но пикты позаботились обо мне еще лучше! — заключил он со смехом.
Тем временем корабль уже входил в бухту. На мачте его взвился флаг, и Конан присвистнул:
— Клянусь печенью Крома! Это не просто аквилонец, это корабль из Пуантена!
Они спустились вниз и вышли на берег. К ним присоединились неразлучные Белеза и Тина, увидевшие корабль из окна Главного Дома. Тина снова превратилась в обычную девчушку, и ничто в ее облике не говорило о той силе, которая дремала где-то на дне ее детского существа.
Тридцативесельная галера аквилонцев была гораздо меньше и подвижнее больших зингарских или барахских кораблей, и потому спокойно подошла к берегу, ткнувшись в песок носом с изящной рострой в виде единорога. На лодочную пристань зингарцев по спущенным сходням сошли четверо мужчин.
— Граф Просперо! — взревел Конан, устремляясь к ним. — И ты, Троцеро! Прах и пепел! Как вы здесь оказались?
На палубе галеры стоял высокий человек в развевающемся одеянии священника Митры. Тот, кого Конан назвал Просперо, указал на него и торжественно ответил:
— Тебя нашел Дектисиус. Он уверил нас, что ты жив и невредим, и привел прямо сюда!
Священник поклонился.
— Вся Аквилония призывает тебя, Конан из Киммерии! Народ восстал против деспота-короля! Во имя Митры, приди и возглавь народное воинство!
— Кром-воитель! Много же переменилось у вас за это лето! — Он обернулся к зингарцам. — Что ж, это только к лучшему, раз уж мне не досталась «Красная Рука» Строма! Золото Траникоса пойдет на служение Митре и народу Аквилонии. А что будет с вами?
— А мы, видимо, вернемся в Кордаву, — ответил Валенсо. — Довольно таиться. Да и Белезе давно пора вернуться в свет.
Девушка покачала головой.
— Нет, я выйду замуж за Зароно. Мы все решили нынче утром. Пусть моим детям не достанется майорат Корзетты, но у нас ведь остаются сокровища Траникоса.
Валенсо вдруг расхохотался.
— За три дня! Кто бы мог подумать! А как же каперство, моя девочка?
— Я убедилась, дядя, что даже самый благородный гранд не в силах избежать ошибок молодости, — лукаво ответила Белеза, вызвав всеобщий смех. — Мы ведь сможем и дальше жить одной семьей, правда? — умоляюще добавила она.
— Но Тот-Амон еще жив, — возразил серьезно Валенсо.
— Пусть только сунется, я ему задам! — встряла Тина, состроив свирепую рожицу.
Все засмеялись еще громче.
— Что ж, — заключил Зароно, отойдя с Конаном в сторонку, — все возвращаются. Я и в самом деле буду рад домашнему очагу и уюту…
— Ночному колпаку, — поддакнул Конан.
— Пусть и ночному колпаку. Мне уже тридцать пять, пора обзаводиться семьей. А ты, глава восстаний и вершитель судеб королей, когда наконец осядешь и заведешь жену и детей?
— Скажу тебе по секрету, — сказал Конан, воспользовавшись тем, что все тормошат и дразнят Тину, а Белеза сердито отбивается за обеих, — осесть я намерен на троне Аквилонии. Не больше, не меньше. Король Конан! Звучит, клянусь Кромом!
