— А Саммерс уверял — французы полностью разбиты.
— Ах, вон что! Но речь ведь не о боевых действиях флота. Один корабль… Бони мог послать быстроходное судно нам наперехват: лягушатники ли, янки или голландцы — не имеет значения… Кровавый бой спишет все долги… Счастлив в любви и войне! — таков ваш славный Джек!
— Это спасет вашу карьеру, Деверель, и я рад за вас, но что касается меня, — черт бы побрал всех французов!
Лейтенант не дождался моих последних слов; должен признать, они прозвучали отнюдь не героически. Но ведь я только что покинул койку, едва исцелился от головной боли… Право же, человек, который в такой момент немедленно начнет действовать как герой, — настоящий адмирал Нельсон. Так или иначе, я собрался с силами и отправился на шкафут. Пассажиры столпились или, лучше сказать, сбились в кучу у входа на шканцы. Таким же образом у среза полубака собрались переселенцы. Во всем мироздании, уменьшенном туманом до небольшой части нашего корабля, царила тишина. Саммерс стоял на шканцах вместе с Камбершамом. Капитан Андерсон перегнулся через перила полуюта и слушал Камбершама, говорившего голосом, который у него считался умеренным:
— Он — настоящий дурень, сэр, и не может правильно распознать направление. Я послал наверх Тейлора с приказом ничего не говорить, а только указать на судно, если он его увидит.
— А нет признаков, что они нас обнаружили?
— Нет, сэр. И поскольку у нас не хватает двух стеньг, есть возможность остаться незамеченными.
— «Остаться незамеченными», мистер Камбершам? Мне не нравится это выражение. Я не собираюсь проходить незамеченным, сэр! Если мы сблизимся, и окажется, что перед нами враг, я намерен сразиться.
— Разумеется, сэр.
— Мистер Саммерс, с каждого борта у нас по шесть больших пушек. Хватит ли у нас надежных людей для орудийной обслуги?
— Нет, сэр, разве что на один борт, да и то, если не спустим шлюпки с кормы и носа, и еще кто-то должен отражать атакующих, если враг пойдет на абордаж. Абордажную сеть уже поднимают. Что касается остального — ждем сигнала Тейлора.
Тейлор виднелся наверху, в тумане. Он крепко держался за совершенно неописуемую мешанину из всякой всячины на самом верху грот-мачты. Капитан Андерсон щурил глаза, глядя в нактоуз.
— Юго-восток, полагаю.
— Простите, сэр, тут мистер Тейлор указывает скорее на восток.
— Спускайте шлюпки, Саммерс. Разверните судно. Если двинемся на северо-запад, у нас будет время подготовиться.
— Не уверен, сэр.
— Ситуация изменится при малейшей ряби. Нет, мистер Саммерс, разворачивайте судно.
— Есть, сэр. Лейтенант Деверель!
Последовали быстрые и частые приказы. Я не понимал и десятой части. Дамам объяснили, как пройти на нижнюю палубу, и велели приготовиться к спуску туда по первому же требованию. Дамы остались на удивление спокойны. Мисс Грэнхем, казалось, готова была оттолкнуть противника своим суровым взглядом. Мистер Преттимен, известный республиканец, если вовсе не якобинец, принял вид язвительного негодования, которое наверняка проистекало от абсолютного недоумения по поводу того, какую ему должно занять позицию. Не будь я раздражен и озабочен угрозой непоправимо быстрого завершения карьеры мистера Тальбота, с удовольствием предложил бы ему поставить вопрос на голосование. Но никто не разговаривал. Все стояли молча, затем по общему согласию двинулись толпой в пассажирский салон, где, как я с интересом заметил, не отказались выпить — как до трапезы, так и во время нее. Я постарался преодолеть слабость и возобновляющуюся то и дело боль, дабы поднять дух общества, объявив, что раз уж два корабля в океане находят друг друга по необходимости путем исключительных и величайших трудов, то нет абсолютно никаких перспектив столкновения случайного. «Ежели столкнемся, что ж, дадим бой!» — сказал я и поднял бокал за победу. Но никогда еще не доводилось мне видеть более печального и менее воинственного собрания.
Ничего не произошло, только тщедушный мистер Пайк бросил нож и вилку и разразился слезами.
— Мои дети, о, мои дети! Милая Арабелла! Бедняжка Фиби!
Его супруга положила руку ему на плечо, пытаясь утешить. Я заговорил с ним напрямик, как мужчина с мужчиной:
— Полно, Пайк, не трусьте! Мы попали в переделку и должны показать себя с лучшей стороны. А что касается ваших дочерей, не беспокойтесь — они для французов слишком малы!
Последнее замечание мое получилось неудачно двусмысленным. Миссис Пайк шумно разрыдалась. Зенобия и миссис Брокльбанк одновременно хихикнули. Мисс Грэнхем отложила нож и вилку и вперила в меня каменный взгляд:
— Мистер Тальбот, вы превзошли самого себя.
— Я всего лишь имел в виду…
Но тут заговорил Преттимен:
— Не верьте вы всем этим россказням касательно поведения французов, сэр. Они столь же цивилизованная нация, как и мы. Нам следует ожидать от них не меньшего, а то и большего и великодушия, и благородства, чем выказали бы на их месте мы сами.
— Стало быть, нам стоять как овцам и ждать? Мистер Боулс, вы, полагаю, знаете законы?
— Я помощник поверенного, сэр.
— Можем ли мы, гражданские лица, не сражаться?
— Я обдумывал этот вопрос. Пассажиры иногда, как говорится, «встают к орудию», что означает, однако, что они помогают тянуть канаты. Мы можем взывать к великодушию врага, но будучи замечены на палубе со шпагой или пистолетом в руке, мы тем самым позволяем по закону перерезать нам глотки.
— Вы говорите столь бесстрастно, я бы даже сказал, равнодушно…
— Есть выход, сэр. Я это тоже обдумывал. Пассажиры могут записаться на службу, принять присягу, их внесут в корабельный журнал, или как там. Не знаю только как в подобном случае будет обстоять дело с жалованьем.
Я, однако, заметил, что у него слегка дрожат руки.
— Выпейте со мной стаканчик, мистер Боулс! Вы объяснили нам, в чем заключается наш долг.
Мисс Грэнхем это понравилось, и она улыбнулась холодной улыбкой Минервы:
— Благородное решение, мистер Тальбот. Думаю, все дамы согласятся, если я скажу, что теперь мы чувствуем себя в большей безопасности.
Раздался одобрительный шум, кое-где смех. Ее жених, комический Преттимен, начал вещать с пылкостью, происходящей в нем от увлеченности вопросами государственного управления.
— Нет, нет, нет! При всем уважении, мисс Грэнхем, — мистер Тальбот, как вы можете говорить о том, чтобы записаться добровольцем, если не знаете, какой нас ждет враг? Предположим, чужой корабль — посланец не тирана, но, напротив, того, кто сбросил иго и теперь сам служит свободе? Предположим, что он из Соединенных Штатов Америки?
— И что с того? — возразил я. — Мы воюем с Америкой.
Это заставило философа замереть с открытым ртом. Вокруг возбужденно загомонили.
— Вы запишетесь добровольцем, мистер Боулс?
— При определенных условиях, мистер Тальбот.
— Должен признаться, перспектива иметь дело с янки возбуждает меня куда меньше, чем сражение с французами. В конце концов — какого черта! — янки ведь свои люди! Даже отъявленный негодяй Поль Джонс[4] имел у себя на борту больше англичан, чем американцев!
— А голландцы?
— Да пусть явятся хоть все! Дадим им отличный бой. Вы, мистер Боулс, сможете проливать кровь, при условии, что все будет оформлено по закону. Мистер Преттимен окажет нам поддержку против французов, голландцев, пиратов или даже работорговцев, но пощадит любого американца, у которого хватит безрассудства оказаться у него на пути.
