ухмылки.
…мгновения, наполненные счастьем…
В глаза ударил свет фар. Звон бьющегося стекла и грохот выстрела слились в одну мрачную какофонию. Время замедлило свой бег. Лицо Карины перекосилось, и на месте носа образовалась кровавая дыра с рваными краями. На меня излился фонтан горячей крови, перемешанной с осколками костей и липкими кусочками мозга. Карина изогнулась и опрокинулась на руль. Автомобильный клаксон закричал как раненый зверь. Я застыл, не в силах поверить в происходящее, холодные объятия ужаса сковали мое тело.
Дверца машины распахнулась. Я увидел безумца, заговорившего со мной в метро. В руках он сжимал дробовик, из дула которого вился дымок.
— Не пора ли тебе вынуть член из трупа?! — рявкнул бородач.
Я не мог пошевелиться, все мышцы разом одеревенели. Он ухватил Карину за волосы и выволок из машины.
— Смотри, придурок, с кем ты трахался.
Он выхватил из-за пояса топорик и с размаху опустил его лезвие на шею девушки. Раздался жуткий чавкающий звук, и голова отделилась. В тот же миг тело, казавшееся мне воплощенным совершенством, начало разрушаться. Кожа на лице сморщилась и теперь напоминала серую, растрескавшуюся почву бесплодной пустоши. Роскошная грудь превратилась в два маленьких пустых мешочка. Волосы поседели и осыпались. Из-под высохших губ показались острые клыки. Бородач поднял с земли небольшой заостренный колышек и вколотил его в грудь кошмарного существа. Через минуту на земле лежал скелет, обтянутый пергаментной кожей, а потом и он рассыпался, осталась лишь горстка праха.
Я вывалился из автомобиля, упал на колени и пополз в темноту. Мною владело лишь одно желание — оказаться как можно дальше от этого ужаса. Перед глазами поплыли радужные круги. Желудок подпрыгну и вывернулся. Я рухнул в собственную блевотину, успел ощутить мерзкий кисловатый запах и провалился в темноту.
Жар опалил меня. Я очнулся и открыл глаза. Ночь хранила молчание. Я лежал на обочине, а позади погребальным костром полыхала моя машина.
Я поднялся и побрел через лес. Слезы катились по моему лицу.
Где-то вдалеке завыла собака.
Анна Попова
Не ангелы
Я люблю этот город. Серый камень набережных и серую же воду каналов, завитушки архитектуры и дождь, светлые ночи в начале лета, в которые людям непривычным сложно уснуть. Строгость и суровую красоту, влажный воздух и ветер.
Люблю сидеть на берегу и кидать камни в Неву, чтобы чайки, дуры, реагировали на всплеск и подлетали в поисках вкусненького, но тут же с криками улетали прочь. Или гулять ночи напролет без цели и даже примерного направления, бродить двориками, сидеть на крышах без надежды увидеть звезды. Слушать шум города и чувствовать его пульс ровный и, может, чуточку учащенный, как у хорошего человека с амбициями. Да, я люблю этот город. И людей его тоже… люблю.
Сегодня прохладнее, чем обычно, но погрузившись в раздумья, этого не замечаешь. Да и вообще, если честно, не замечаешь.
О, этот выбор! Всегда наступает время, когда приходится что-то решать, делать выбор между действием и бездействием. От сознания того, что, как прежде, уже не будет, холодеют руки. Но выбор сделан; так почему же кошки скребут на душе?!
Ее привезли на прошлой неделе. Лиза Заботима, двадцать лет. На фотографии в паспорте — милейшее создание, именно такими должны вырастать ангелочки, которых рисуют на открытках: светлые волосы, ямочки на щеках, пухлые губки, в синем взгляде — невинность и искорки смеха. Казалось, что она пахнет медом и молоком, как ребенок. А на каталке застыло тело: множественные переломы, пробитое легкое, большая потеря крови. Девушка возвращалась домой…
Я не мог дать ей умереть. Отвлечь медсестер было плевым делом. Пара часов операций, за которые я собрал ее заново, переливания, и — «состояние стабилизировалось». А маленьких дырочек на шее никто не заметил. Даже если кто-нибудь и обратил на них внимание, он наверняка лишь пожал плечами. Через день ее перевели в общее отделение. Девушка, что была на краю смерти, — какая банальщина и, в то же время, чистейшая правда — поправлялась быстро, слишком быстро для человека. Что ж, по сути, она больше не была человеком.
Меня всегда интересовала грань, что отделяет житие от нежития, то состояние, в котором пребывает человек, совершая переход от первого ко второму. Наверняка женщины тоньше мужчин ощущают те переживания, которые неизбежно возникают у каждого, кто понимает, что изменился. Понимает еще не мозгом, а внутренним чутьем, всей своей натурой.
Моя история была очень простой. Ночь, клуб, жгучая красотка, бьющая наповал своей энергией, страстные поцелуи — до и после, боль, столь сладкая, что хотелось встретить с ней смерть, безумие и… номер какой-то гостиницы, где я очнулся поутру. Раскалывалась голова, в зеркале отражалось темноглазое умертвив, на шее которого красовались две маленькие ранки, которые успели уже затянуться.
Я больше никогда не видел эту красавицу и до сих пор не до конца понимаю, почему она не убила меня, ведь я был так близок к забвению. Возможно, она говорила правду, когда, примериваясь к пульсирующей жилке на моей шее, жарко шептала мне в ухо, что хочет «поделиться даром», но я не слушал ее или не желал слушать. Может, у нее имелись какие-то другие причины, но это сейчас не важно, ибо было давно и неправда.
Сейчас куда как важнее решить, что делать с девушкой. В ней уже просыпается жажда, и скоро она станет нестерпимой. А это не может не пугать.
Иногда кажется, что не я смотрю на город, а город на меня. Уставится тысячей окон и подмигнет тысячей других, а то задернет шторы, мол, не вижу, а сам подглядывает.
Наверное, я схожу с ума. Наверное, нужно поспать. Только вот слать совсем не хотелось.
— Как «выписали»?
Похоже, лицо у меня было идиотское, потому что регистраторша сочувственно вздохнула.
— Так, выписали. Поправилась она, вот и отправили девочку домой. И документ остался, что отказывается от дальнейшей медицинской помощи; так и сказала, мол, все хорошо отлежусь пару дней, и на работу.
— На какую еще работу?!
В груди что-то екнуло и оборвалось.
— Ну так, с детишками она вроде возится, в детском садике каком-то.
— В каком еще детском садике?
— Ну откуда я знаю? — возмутилась регистраторша, сердито всколыхнув грудями. — Их столько, этих садиков… эй, Даниил, Даньк, ну ты чего?
Тревога пустила корни. Юный, голодный и совсем бестолковый вампир среди маленьких человечков. При мысли о том, что она может сделать, я скрипнул зубами. В глазах женщины появился испуг. Пришлось
