— Не надо, Саня, — поежилась Валя. — Нехорошо все это…
— Вот как раз в июле, — продолжил Нашивкин, — нет, вру, в августе. После захода солнца стояли мы с юнгами на плацпарадном месте, на линейке, по-простому. Дело шло к отбою. Тут она и появилась. Точно такая, как на картинках. Или в кино. Здоровая такая, четыре иллюминатора, а из них — прожекторы, весь лес аж белый. Бесшумно так приземлилась и свет погасила. Стою — ни живой ни мертвый и только бормочу: «Господи, твоя сила, Господи, твоя сила…» — откуда только слова взялись. Юнги мои, ребята молодые, бросились было к ней, да так и замерли. Не пускает. Сам воздух не пускает. Сколько времени так прошло — не могу сказать. А только она поднялась тихонько и ушла сквозь лес…
— Тут рядом, на Волге, разлом. Я читал в интернете, — сказал Шурик. — Тектонический, — пояснил он. — Отсюда и чудеса.
Стало холодно, все дружно выпили — расходиться не хотелось, и водка не кончалась. Они колебались, как тени от костра, каждый разговаривал с каждым, перемежаясь, словно проникая друг сквозь друга. Голоса звучали в одной тональности.
— Завтра твоего духа здесь не будет! — нарушил гармонию резкий голос Ксюши. — Егорий, этот Ваучер мне хамит! Обещай мне…
— Потом, потом, — бормотал Георгий, — хорошая моя…
Они отступили в темноту.
Митяй врубил магнитолу. Тяжелый рок, как ни странно, вернул разрушенную гармонию, поменялась только интонация. Шурик вскочил и стал выплясывать вокруг костра, вокруг зрителей, вокруг постройки. Он высоко выбрасывал колени и махал руками, как слабыми крыльями.
— Знаешь, на кого ты был похож? — спросила Евгения Георгиевна, когда он остановился.
— На козла? — доверчиво спросил Шурик.
— Нет, этого мало, — поморщилась Евгения. — Ты был похож на Давида, пляшущего перед скинией.
— Действительно, — задумался Шурик, вспоминая и сравнивая.
Утром Яков Семенович на работу не торопился. В горнице еще спали. Леня с Ваучером наверняка если придут, то к обеду. Леня, кажется, там и свалился, внутри сруба.
Послышался шум мотора на реке, какие-то возгласы. Яков Семенович допил кофе и вышел. От берега направлялись к нему веселые Леня и Ваучер.
— Мастер, принимай материал, — сказал Леня. — Мы тебе осину приволокли с того берега. И еще кой-чего.
Осина была огромная и живая, с грубо обрубленными ветвями — культи зловеще качались над водой. Тихая вода ходила ходуном под тяжестью ствола, плескали на песчаный берег мелкие волны.
Рядом с осиной громоздился на черном стволе высокий ворох темных листьев и крупных белых соцветий, обрызганных водой.
— Что это? — выдавил из себя Яков Семенович.
— Это тебе, Семеныч, подарок от меня, липа, — застенчиво улыбнулся Ваучер. — Вырезай себе на здоровье. Мой батя всю зиму режет — ложки там, плошки…
У Якова Семеновича свело затылок. Он крутнулся и опустился на траву. «Боже правый, что это? Благие намерения или обыкновенный идиотизм, а может быть, издевательство? Да кому все это нужно, для кого все это затеяли, зачем?»
— Ты чего, Семеныч, — сказал Леня. — Помоги вытащить. Свалить легко было — с горки катнули.
«Ладно, — подумал Яков Семенович, — ино еще побредем. Раздражайся, ужасайся — что толку…»
Дерево оказалось очень тяжелым. С полчаса они напрягались на «раз, два, взяли» и вытащили на берег метра полтора.
— Семеныч, волоки двуручную пилу, — скомандовал Леня. — Бензопилой стремно, захлебнется.
Он снял штаны и вошел в воду по пояс.
— Ваучер, бери дрючок и подваживай снизу. И ты, Семеныч.
Одной рукой Леня уверенно резал бревно на плаву. Трехметровый отрезок они без труда выкатили на берег.
— Еще разок, — сказал Леня. — А остальное так вытащим.
Когда бревна оказались на берегу, Яков Семенович молча направился к дому.
— Эй, Семеныч, ты куда? — окликнул Леня. — А липа?
— С липой делайте что хотите. Глаза б мои не видели…
Из дома вышел Георгий, подошел к реке, бросился в воду и поплыл брассом. Возвращаясь, нырнул к липе, сорвал ветку в свежем еще цвету, зажал зубами и приплыл к берегу.
— Не огорчайся, — сказал он за завтраком. — Из этой липы я вырежу столбы для крыльца. Если, конечно, хоть немного просохнет.
Не пришлось Георгию выгонять Ваучера по требованию Ксюши или отстаивать его — тем же вечером Ваучера арестовали. Возможно, открылись новые обстоятельства в деле об убийстве или старых оказалось достаточно — только приехал на лодке новый участковый лейтенант, пошел прямиком к стройке и предложил:
— Пойдем-ка, Вовчик, со мной, кое в чем надо разобраться. А топор оставь, оставь…
Все-таки Ваучер был полезен на стройке — двумя парами работать удобнее.
— Может, забрать у Шурика одного белоруса, — размышлял Митяй, — что они у него на кровле жопами толкаются?
— Нет, — отказал бригадир Василий, — без хозяина мы этот вопрос решить не можем. Вот приедет…
— Когда еще приедет, — махнул рукой Митяй, — сегодня только уехал. На пару хотя бы дней, а, Вася? За отдельные бабки, конечно.
— Нет, — упорствовал Василий, — нам двумя парами работать сподручней.
— Дмитрий! — крикнул сверху Микола. — Мы с кругляком никогда дела не имели. Брус — пожалуйста, с нашим удовольствием.
— Ничего себе, — удивился Митяй, — а еще белорусы. Как же вы партизанили?..
Что-то случилось с Таможней — больше стала доверять Нашивкину. И то сказать — на той памятной пьянке был Сан Саныч едва ли не трезвее всех. Сама предложила — сходил бы, помог мужикам, видишь — корячатся. Нашивкин пригодился на подхвате — заталкивал бревна, пилил концы.
Сруб вырос уже наполовину, работать становилось труднее. Часто приходил Андрей Иванович, давал советы. Яков Семенович приготовился колоть дранку — ошкурил и распилил на модули свежую осину, каждый вечер подходил к чуркам и трогал их пальцами — сохнут ли.
Когда дело дошло до стропил шатровой крыши, возвели на полице подобие лесов — вышло что-то шаткое и опасное. Яков Семенович не сомневался, что крыша должна быть тесовой, но Митяй быстро сосчитал в уме и резко выразился, что-то про дареного коня.
— Обойдетесь рубероидом, — отрезал он. — Ты лучше скажи, что с куполом будем делать.
— Я как раз думаю над каркасом. Сделаю шаблоны. А покрытие…
— Понятно. Думай дальше. Индюк тоже думал.
Под вечер к Якову Семеновичу подсел Андрей Иванович.
— Старик, у тебя эта, маковка, какого диаметра?
Яков Семенович развел руки.
— Понятно. А точнее?
— Мы с Макариком прикинули — сантиметров восемьдесят.
Андрей Иванович прищурился на стропила, помолчал.
— Ладно, — кивнул он. — Мы что с Митяем решили. Пока ты подумаешь да смастыришь — лето пройдет. Я как раз в Москву сбираюсь — дела кой-какие, так мне в мастерской сделают за три дня.
