Я бежал так быстро, как мог, но амбал, похоже, не собирался меня преследовать. Точнее, не меня, а собаку. Меня-то все равно не видно. Я быстро перешел на шаг.
Тут только я задумался. Я думал, что я буду делать с такой собакой. Вообще есть у меня такое свойство — я сначала сделаю что-нибудь, и только потом начинаю думать, а было ли оно мне надо. Если бы я был живым, можно было бы, конечно, взять ее домой. Но факт — если бы я был живым, я не сумел бы собаку отстегнуть от поводка. И вообще, я сидел бы дома под арестом за юбилейную драку с Герасимовым. Да и к чему такие размышления, если я умер. Нет, надо соображать чего-нибудь другое.
Собственно, я мог бы таскать собаку с собой. Прокормить ее я сумею. Я теперь могу спереть все, что плохо лежит. И даже то, что лежит хорошо. В несгораемом сейфе. Что уж говорить о еде для собаки. Но ей нужен нормальный хозяин. Друг. Какой из меня друг? Я, скорее, труп друга. Не подходит.
Блин.
Я остановился, поскреб затылок и придумал. Просто удивительно быстро сообразил. Мой бывший одноклассник, Сашка Шмелев, как-то говорил, что очень хочет овчарку, а предки ему ее не покупают, потому что это очень дорого. Я гений!
Я побежал к Сашке домой. Благо, я знал, где проживает этот любитель овчарок. Бедная собака, так ничего и не понимающая, побежала за мной. Мне бы не хотелось оказаться на ее месте. Только представьте — какая-то сила тащит тебя неизвестно куда, без лишних вопросов, да еще и останавливается периодически передохнуть.
Через минут двадцать я стоял перед дверью Сашкиной квартиры. Я здорово запыхался, и сейчас старался отдышаться, что получалось не очень хорошо. Немного передохнув, я нажал кнопку звонка и стал ждать.
— Александр! — услышал я женский голос. Наверное, мама Сашкина. Или сестра. У него есть сестра. — Открой дверь! Опять, наверное, к тебе!
— Я не могу! Па, открой, а? — донесся до меня громкий бас Сашки. Да, звукоизоляция ни к черту.
Дверь мне открыл невысокий плюгавенький мужичонка в трико. В жизнь бы не подумал, что у высоченного, огромного Шмелева такой отец. Ну ладно, мне-то какая разница.
— Александр, — обернулся его отец в квартиру, — Это и правда к тебе.
— Щас! — пообещал Сашка и прибежал через минуту. Видели бы вы его глаза!
— Это ты ее привел? — посмотрел Сашка на отца. Тот развел руками. Шмелев удивленно потрепал собаку по голове.
— Здорово, — сказал он и затащил овчарку к себе. Дверь захлопнулась. Ну, вот. Теперь пусть Шмелев решает, что с собакой делать. Захочет — оставит себе. Не захочет — не оставит… Хотя нет, точно оставит. Лишь бы родители ему разрешили. Наверное, разрешат. У них большая квартира, четыре комнаты. Так что места всем хватит.
Мне было хорошо и грустно одновременно. Хорошо — потому что я сделал доброе дело. А грустно — потому что…
Не знаю. Просто потому что.
А чего я ожидал? Благодарности?
Не знаю. Но чего-то ожидал.
Я спустился по ступенькам вниз. Я очень сильно устал. Странно, вроде ничего особенного не сделал. И голова разболелась. Может, от переживаний?
Я точно всех пережил. И маму, и Глеба, и всех. Ну и каламбур.
Я уселся на лавочку рядом с подъездом. А у нашего подъезда скамейки нет.
Через подъезд, я видел, люди занимались очень интересным делом. Они грузили в грузовик диван, пианино, кресло и всякие чемоданы. Когда мы переезжали, мама сказала, что это сущий ад. Не знаю, мне понравилось. Весело было. А один чемодан мы в дороге потеряли. Я по этому поводу не очень расстроился, все равно в этом чемодане ничего, кроме маминых платьев и книг, не было. А вообще-то я ничего почти не помню. Мы очень давно переехали. Пойду, посмотрю поближе.
Напрасно я думал, что это интересно. Ничего интересного тут не было. Два грузчика, кряхтя, поднимали фортепиано. Наверное, они здорово жалели, что это не синтезатор. Им было тяжело. Кое-как они взгромоздили огромное пианино в кузов и грустно посмотрели на дожидающийся очереди диван. Я злорадно усмехнулся и с размаху плюхнулся прямо на него. Грузчики смахнули пот и подошли ко мне совсем близко.
— Ну, давай, Сеня, я с этого края, а ты с того берись. Щас мы его мигом.
Ишь чего захотели. Мигом. Нет, ребята, так неинтересно.
Тот, который Сеня, попытался приподнять диван. Попытался… и ахнул. Я, в принципе, легкий. Не знаю точно, сколько я вешу, наверное, килограммов сорок. Или меньше. Но ведь ощутимая разница — поднимать диван весом в сорок или восемьдесят кило. Я подождал, пока Сеня и его друг наматерятся всласть, а потом встал.
— Слушай, а чего это он легче стал в два раза? — удивился Сенин товарищ. — С ума сойти. Ты его, наверное, специально держал с того края!
Сеня покрутил пальцем у виска.
— Спятил, да? — обиженно протянул он.
Вот уж точно. Да если я захочу, вы, ребята, оба спятите. Разом. Я захохотал и прошелся мимо не загруженных еще вещей. Доски какие-то, наверное, шкаф. Кресло светленькое, такое же, как и диван. Холодильник. Прикол. Я представил, что будет с грузчиками, если я заберусь в холодильник и закроюсь. Точно с ума сойдут.
Картины разные, пейзажи. Некрасивые. Мазня какая-то. Зеркало. Ну и грязное. Моют они его когда- нибудь или нет? Я посмотрел на себя со стороны. Хорош, ничего не скажешь. Тощий, грязный, обросший. Рожа чумазая, как у трубочиста. Волосы грязные до ужаса, как будто я их месяц не мыл. А это еще что такое?
Я присмотрелся к свалявшимся патлам. Малоутешительное зрелище. Я, оказывается, поседел. Вот седая прядь, прямо посередине.
А еще я, кажется, похудел. Хотя и худеть-то некуда. Брюхо и так к скелету присохло. И ребра во все стороны торчат. Сейчас, под рубашкой, не видно. Но какая разница — видно или нет? Я-то знаю.
Так мне себя жалко стало. Какой-то я стал совсем покоцанный. Это за один-то день!
И тут мое отражение прищурилось и мне подмигнуло. У меня глаза чуть не вылезли и челюсть отвисла. А мальчишка в зеркале подмигнул еще раз.
Мама. Глюки пошли. Ой, не к добру все это.
Мальчишка засмеялся, почесал коленку и снова стал моим отражением, сколько я ни старался разглядеть того, другого меня снова. Я подмигивал отражению, звал его, но ничего не происходило. Оно только копировало мои движения и даже не думало самовольничать. Я обхватил голову руками и присел на корточки. Вот это да. Нет, вы когда-нибудь такое видели? Я нет. Или видел? Это не могут быть галлюцинации! С чего бы? Травку я не курю, даже простые сигареты не курю, только пробовал один раз, но мне не понравилось, честное слово! Клей я вообще никогда не нюхал. Галлюциногены не принимал. Ну и с чего бы это тогда? Точно крыша поехала. Мое место в дурдоме. Или на кладбище. Господи, да где угодно, только не здесь.
Я еле дополз до скамейки и лег. Вот бы лечь и не проснуться. Я посмотрел на часы. Пять часов. Так мало. Я-то думал, уже десять. Спать хотелось до ужаса. Я повернулся на бок и стал думать. О том, что завтра воскресенье, выходной. Мы бы, наверное, пошли куда-нибудь с Глебом или мамой. Хотя бы и на рынок. Я бы согласился и на такой вариант. Я улыбнулся, представив себе все это, и заснул.
Я, измученный и уставший, затасканный мамой по всем прилавкам, мерил рваную рубашку. Мама радовалась, говорила, что рубашка сидит на мне восхитительно, и что тратиться на рубашки больше не надо будет, потому что эту я уж точно не порву. Я посмотрел на короткие рукава. Рубашка была мала мне размера на три, не меньше. Она плотно обтянула меня, а потом стала душить. Воротник сжался, я захрипел и попытался расстегнуть пуговицы, но ничего не получалось. Я стал задыхаться. Тогда я постарался сорвать рубашку с себя, но тщетно.
— Мама! — закричал я. И оказался на дороге. Прямо на меня неслась бежевая 'девятка'. Я отскочил в сторону, но тут же увидел Герасимова, мчащегося ко мне. Я рванулся, но споткнулся и упал. Герасимов
