они, конечно, были красивые, но мне не нужна была эта красота. Я не понимал ее, как не понимал и их величия. Потому что они действительно гордые и независимые. Им никто не нужен, и это здорово. Может, это и есть счастье? Тебе никто не нужен, и ты тоже не нужен никому. Я бы не говорил так, если бы не случилось того, что случилось.
Я не знаю, что чувствует сейчас мама. Если то же самое, что и я — это ужасно. Это ужасно, потому что я ей нужен. И она мне. И Глеб. И даже отчим, наверное, как без него. А теперь еще Пальма с Юлькой. Если с Пальмой что-то случится, как со мной, это тоже будет ужасно.
Я не знаю, я не знаю, я не знаю, черт возьми, правильно ли то, что я сейчас я думаю. Так ли это хорошо, когда ты никому не нужен. Холодное одиночество — это хорошо?
Может, это все-таки хорошо?
Я вскочил и кинулся к окну. Звезд было совсем мало, две или три, не то что тогда. Но все равно они были такие же. И точно так же меня потянуло к ним снова. Я чувствовал их. Для меня они были живые, они дышали, они смотрели на меня так же, как я смотрел на них.
Они чего-то ждали от меня.
Как бы я хотел быть одним из них! Чтобы никому не причинять боль. И чтобы самому не терпеть это.
А двойник говорил, что я могу не спать… Надо только думать, что мне не хочется спать, и тогда и правда не захочется. Кажется, так… Можно попробовать. Похоже, даже думать не надо. И так спать не хочется совершенно.
Я попробовал представить себе завтрашний день. Как бы я провел его, если бы был жив. С утра я пошел бы в школу, просидел бы там шесть часов… Целых шесть часов тратить на такую… ладно, промолчу… Даже семь. По средам ведь классный час. А то и полтора. Смешно звучит: 'классные полтора часа'.
Ну ладно, школу не жалко. Жалко весь остальной день. Наверняка он будет солнечный и теплый. Май все-таки берет свое, и каждый день становится все более похожим на лето. Лето — это здорово…
А вечером бы мама пришла с работы. И мы бы все вместе смотрели телик. Я, Глеб, мама и отчим.
И вдруг меня в бок тепло толкнула надежда. А ведь это все может быть. Все может быть по правде. У меня ведь есть шанс. А ошибки… они поправимы.
Часть вторая
Треугольник
Я долго не спал. Слишком много всего думалось, само собой как-то. Но потом я устал думать и провалился в сон. Все-таки двойник что-то напутал…
…Я шел из школы за мамой. Ее снова вызвали к завучу. Мне было не привыкать. Маме тоже. Но все равно был какой-то неприятный осадок. Потому что все снова случилось из-за Герасимова. Я взгрел его за одного третьеклассника. Не знаю, чего уж они там не поделили, но Герасимов взял его за подбородок и сильно толкнул, а потом еще и крикнул ему парочку не самых ласковых слов. Третьеклассник показался мне похожим на Пальму: такой же светлый, растрепанный, с напускной серьезностью. Только совсем не большой. Может, Пальма и был как раз таким в его возрасте? Маленьким, взъерошенным, смотрящим на все вокруг из-под нахмуренных бровей?
Короче, я снова врезал Лешке. Даже не врезал, а только пригрозил. Это он ударил меня первый. Только этого, увы, никто не видел. Все прибежали, только когда я решил дать ему сдачи. Это я рассказываю так просто, а на самом деле вовсе не так было, у меня даже коленки тряслись, но под брюками этого не видно… Ну и все. Теперь вот я шел за мамой и думал, что когда-нибудь я точно Лешку убью. Ну почему он всю жизнь должен портить мне эту самую жизнь?
Я пнул камешек, лежащий на асфальте. Камень был совершенно 'пляжного' вида: гладкий, серый, без единого пятнышка, он совершенно не вязался с городским ландшафтом. Он быстро выкатился к дороге. Я поднял глаза.
И тогда я увидел 'девятку'. Бежевую 'девятку', до смерти знакомую. Ту самую…
Мне не было страшно. Или самую чуточку. Но совсем не так, как говорил двойник: наоборот, где-то внутри толкнулась вместе с ударом сердца радость. И тут же оно заходило ходуном, даже дышать стало трудно.
Вторая попытка. Шанс. Тот самый, которого я так хотел. Каждый имеет право на второй шанс. И я тоже.
Я поднял камешек и крепко сжал в кулаке: будто он мог принести мне удачу. Удача была мне нужна. Я так сжал пальцы, что стало больно. Я рывком толкнулся вперед — прямо под колеса…
Я распахнул глаза и вытер со лба выступивший пот. Я точно знал, что больше не усну. Этот сон не был страшным. Но почему-то было тревожно. Слишком легко все случилось. Мне почти не было страшно. Было даже как-то… легко.
И тут меня пронзила холодная мысль, что я испугаюсь прыгать под колеса. Испугаюсь и не смогу. Я просто побоюсь использовать свой второй шанс.
Но ведь я смогу! Разве это так уж трудно? Я даже видел, что совсем не трудно.
Но, черт возьми, почему так предательски колотится сердце?
Я тихонько встал с матраца и снова подошел к окну. Двор был хорошо виден — похоже, здесь не был разбит ни один фонарь. И включали их добросовестно. Я осмотрел этот небольшой дворик. Ничего в нем не привлекало внимания, особенно сейчас, когда людей совсем не было. Я снова представил, что я один на свете, как тот мальчишка из учебника риторики.
Но я не один. Со мной Пальма и Юлька. Брат и сестра, которым я должен помочь. Потому они и видят меня. Я им нужен. Они надеются на меня. Они ждут.
А я ничего не могу сделать. Я же не врач.
'Так и моя тоже, дурак', — вспомнил я. Это Юлька сказала Пальме. Когда он буркнул, что это — его проблема. Это и правда его горе. Но и Юлькино тоже. Одно на двоих…
Или на троих?
Где-то в коридоре вспыхнул свет. Вспыхнул и тут же погас. Но я испуганно замер, а потом рванулся туда, в глубь квартиры.
В ванной комнате стоял Пальма. Он испуганно посмотрел на меня — наверное, не ожидал меня увидеть в такое время. Признаться, я тоже не думал встретить тут Пальму.
— Ты что? — спросил я.
— А что? — насторожился Пальма.
— Да я так… Не спится, да?
Он пожал плечами.
— Не знаю. Не хочется что-то.
— Ага… И мне тоже. Ты что делаешь?
— Стираю, — хмыкнул Пальма.
— Стираешь?!
Я опешил. Нет, вот это он отмочил, а?
— А что? Кому как нравится. Вот ты, например, что делаешь? Не просто же так не спишь?
Я подумал и решил не говорить, по какой причине я не сплю. Я не хотел говорить Пальме про то, что мне приснилось. Никому вообще.
— Просто так, — уверенно заявил я.
— Просто так ничего не делается, — мотнул растрепанной головой Пальма. Но дальше спрашивать не стал.
В тазу в ванне отмокала моя рубашка.
— Пальм…
