— Что там с ним делать могут? — пожала плечами Юлька, когда прозвенел звонок с урока. — Так долго.
— Наверное, договор подписывают. Об отчислении, — хохотнул тот самый мальчишка, Пальмин сосед по парте. — Может, Маргариту для такого случая специально из больницы привезли! Гы…
— Какой сейчас урок? — спросила его Юлька. — Может, он уже там?
— Русский. Да я тебе говорю, они договор подписывают!
— Ага, — кивнула Юлька. — А ты-то чего радуешься?
— Да не. Прикольно просто.
— Очень прикольно, — буркнула девочка и вышла из кабинета. Возле кабинета русского языка брата не было. Юлька махнула рукой и достала из сумки учебник — повторять правила про корни слова.
— Тополькова! — окликнул ее кто-то. — Там твоего брата избили!
— Как избили? Где?
— В туалете на первом этаже лежит!
Юлька закрыла книжку и побежала вниз. Возле туалета собралась толпа человек в сто.
— В больницу позвоните! — заорал кто-то.
— Смотрите, сколько кровищи, — услышала Юлька.
— А он живой?
— Это кто?
— Что там, убили кого-то?
— А мне в туалет надо! Куда мне теперь?
— Поднимешься, ноги не отвалятся!
Юлька протиснулась между любопытными всех возрастов.
— Пальма, — позвала она.
Он лежал в лужице крови, светлые волосы слиплись в бурые сосульки, и все было в крови — и Пальма, и пол, и стены…
У Юльки закружилась голова. Она, совершенно растерявшись, опустилась рядом с ним на колени. И то, что в туалет бегут все учителя, школьный врач, директор, завуч, и все, все, все, она уже не видела. Она смотрела только на Пальму, а он расплывался за стенкой вырывающихся слез.
Я решил, что стоит обрадовать Пальму с Юлькой приездом бабушки и, покрутившись немного перед зеркалом, побежал к ним в школу. Я свистел 'Отель Калифорния' и бежал прямо по той самой дорожке, по которой мы не так давно ехали на велосипеде. Иногда я переходил на шаг, особенно когда был припев — 'Добро пожаловать в отель 'Калифорния', город любит это место…', и так далее.
Возле школы столпилась уйма народа. Я не понял, что за митинг они там устроили и подошел поближе. Потом прорубился сквозь толпу и стал слушать, о чем они говорят. Пальма с Юлькой могут и подождать. Уроки кончаются в час, а сейчас только половина двенадцатого.
— А ты видел? — услышал я чей-то голос.
— Не, уже увезли…
— А я видел. Только чуть-чуть. Так жутко.
— Насмерть его прибили?
— Не знаю. Может, нет. Но здорово.
— А как его звать-то, ты помнишь?
— Не. Тополем вроде, но я не точно…
Промелькнуло что-то знакомое в их словах. Я насторожился. Мимо прошел высоченный парень с кинокамерой. Снимают что-то. Наверное, Пальма с Юлькой тоже где-то здесь. Надо поискать в толпе. В школе, кажется, никого нет.
— Как думаешь, жить будет? — снова услышал я с другой стороны и повернул голову.
— Ой, не знаю…
— А как его, ты сказала?
— Да имя такое странное…
— Итальянское… Пальмиро, по-моему. Да?
Меня что-то пронзило, как холодной сталью, прямо возле сердца. Я думал, так только в книжках пишут, и так не бывает.
— Пальма? — закричал я. — Где он?
— Где он, кстати? Куда его повезли? В морг?
В морг?!
— Не знаю. На 'скорой помощи', с мигалкой. Наверное, в травматологическое. Он живой еще был.
Господи, что же ты делаешь с ним? Я не стал слушать дальше. В голове молнией пронеслась мысль: 'в травматологическом!'! Я не раздумывал — я метнулся вперед и побежал. На остановку! Скорей!
Я никогда в жизни так не бегал. Я просто убивал себя, выжимал до дна, только чтобы успеть. Только чтобы успеть! Я не смотрел по сторонам, мчался, как полоумный, как сумасшедший, с одной только мыслью: 'я должен успеть, должен, должен, должен!' Я задыхался и спотыкался, может быть, плакал, а может быть и нет… Иногда я падал, но в ту же секунду поднимался, бормоча под нос одну фразу 'я должен успеть!', иногда я налетал на прохожих, пролетал сквозь них, но, честное слово, я не помню, было мне больно, или нет. Я вообще ничего не чувствовал, только повторялась в голове заезженная, как граммофонная пластинка, фраза: 'я должен успеть…'
Мимо на неистовой скорости проносились деревья, прохожие, подъезды, что-то еще, я не разбирал что именно, мне было все равно. Они мелькали перед глазами, сливались во что-то целое, в какое-то большое пятно, а я бежал, глотал слезы и бежал, торопился, как безумный, и сердце колотилось где-то в горле, и сам я колотился, как припадочный.
Я даже не вспомнил, что могу не бежать, а просто подумать, представить себе медицинский городок, и буду там через мгновение, чтобы не терять драгоценное время. Я не вспомнил, потому что все, что я мог делать тогда — это мчаться на автобусную остановку и повторять про себя, как заведенный: 'я должен успеть!'.
Я должен! А вдруг Пальма умрет? Нет, я успею, успею…
Я выскочил на дорогу и резко остановился. Прямо на меня мчалась бежевая 'девятка'.
Ну почему? Ну почему сейчас? Господи, почему?!
Я не могу сейчас прыгнуть под машину.
Ведь я должен успеть…
Прости меня, мама… Прости…
Я же не хотел так…
У меня перед глазами не проносилась моя жизнь. Ни даже одного отрывочка из нее. Вообще ничего не было. Только машина, которая могла бы спасти меня. Только она и проносилась у меня перед глазами с бешеной скоростью.
Я закрыл глаза. Чтобы не видеть ее. И еще — чтобы не заплакать. В конце концов, я сам выбрал…
Простите меня…
Простите… Я не могу.
Я зажмурился и потерял равновесие. Кажется, прошла вечность. А потом я открыл глаза.
— Здорово, — сказал двойник, наклонившись надо мной. Я с трудом раскрыл глаза и посмотрел на него. Он был какой-то удивительно прозрачный, как привидение. Странно, он всегда был такой же реальный, как обыкновенный человек.
— Привет. Что с тобой случилось?
— Ничего не случилось. Испаряюсь потихонечку. А вот что бы со мной могло бы случиться, подумать страшно. Ну ты и чудишь, Кот… Я же тебе сказал — прыгай… Даже если будет страшно — прыгай… Свинья ты. Ты о чем думал?
