палубе очутился ловкий, как огромная кошка, Удача, за ним так же без помощи лесенки, забрались Ждан и Антон. Оружие было только у Удачи, он без возражений отдал свой пистолет в требовательно протянутую ладонь сотника. Серебряный дракон на пистолетной рукояти вызвал невольное любопытство, как сотника, так и Разина, а Удача между тем с нескрываемым вниманием рассматривал любовницу вождя, о которой был наслышан, но не ожидал увидеть такую совершенную красавицу.
В бархатном тёмно-вишнёвом платье она с редким у девушки изяществом устроилась на шёлковых подушках в изголовье продолжающего не то сидеть, не то лежать Разина. Иссиня-чёрные волосы обрамляли безупречное лицо цвета персика, девичьи нежное и женственно оживлённое, шаловливое и горделивое одновременно. Под платьем угадывалось стройное тело, сильное, но и по-змеиному гибкое, готовое тут же отозваться движением на маломальскую смену настроения или на новое впечатление. Нельзя было сказать, что в ней лучше, чем остальное, она была вся хороша без каких-либо изъянов. И в ней пробудилась любовная чувственность, которая оживила внешнее совершенство, подобно тому, как огранка алмаза заставляет засверкать драгоценный камень, превращает его в бриллиант.
Пресыщенная счастьем, она с отстранённым любопытством глянула на рассматривающего её незнакомца, который стоял у нижней перекладины паруса. Неторопливо отложив виноградную кисть в золотое блюдо с плодами, девушка подняла с ковра зеркальце в резной оправе с удобной золотой ручкой, посмотрелась в него и балованным ребёнком пустила зайчик солнечных лучей прямо ему в глаза. То, как он вскинул руку к лицу, искренне рассмешило девушку, однако короткий смешок прозвучал легко, как будто вспорхнула и отлетела птаха, в нём остался только отголосок грудного, полного чувств умиротворения, с которым она смеялась Разину.
Вождю даже это её мимолётное внимание к другому мужчине явно не понравилось. В этом Удача смог убедиться, когда к ослеплённым зеркальным сиянием глазам стала возвращаться ясность зрения. Разин нахмурился, его настроение портилось, как погода от приближающейся бури, и он спросил с холодной уверенностью знающего себе цену мужа:
– Царь прислал?
Удача отозвался с не меньшей уверенностью в своих достоинствах, но без проявления недружелюбия, не скрывая, что размышляет об увиденном и делает для себя некие выводы.
– А что? Сам я не могу пожелать встречи со старым знакомцем?
– Царь прислал, – Разин словно и не слышал его ответного вопроса. Говорил тяжело, без вызова, как об основательно продуманном и взвешенном. – Тревожится царь, весь Низ подниму, на море хозяином стану. А надёжных полков, помешать мне, у него нет. Последние отправил на Дон. И война его на Западе будет изнурительной, свяжет ему руки надолго.
– А как же двадцать четыре пушки 'Орла'? – небрежно напомнил Удача. – Запрёт боевой корабль устье, и не выйти тебе в море...
– Ты что, грозишься мне? – сощурив веки, Разин с угрозой перебил царского посланца, раздражаясь возрастающему вниманию персиянки к их разговору на равных. – Пусть только попробуют решиться на такой шаг! – Он не уточнил, кого именно имел в виду. – Я только и сдерживаю своих от... – оборвав речь, будто давая возможность собеседнику самому догадываться, что осталось недосказанным, он тут же перевёл её в другое русло. – Если меня запрут на Волге, размахнусь по ней так, что Москва загудит. Думаешь, у меня таких, как он, – Разин небрежно кивнул на Антона, – думаешь, мало таких по Волге, по городам выясняют, где и что происходит? И воевода астраханский знает это, и на Москве знают. Вот и сидит Прозоровский крысой в норе, а готов мне в горло вцепиться. – Сказанное звучало убедительно, и он стал успокаиваться, холодно подытожил: – Не посмеют напустить на меня 'Орёл', как бы ни желали. Я сейчас за хозяина на Низу. И твоё появление здесь подтверждает это лучше всяких слов.
– А случится, выпустит тебя 'Орёл' в море, а обратно не впустит? – невозмутимо предположил Удача. – А?
Не в силах при свидетелях оставаться в полулежащем положении, когда разговор стал походить на переговоры, Разин гордо и грозно поднялся на ноги, распрямился, тряхнул русыми кудрями и с вызовом упёрся левым кулаком вбок.
– Да я терплю этот корабль. И потому лишь... – Он осёкся, словно захлопнул клетку перед готовым птицей вырваться тайным помыслом.
Но было поздно. Удача по промелькнувшему в его глазах блеску хищника в засаде вдруг сообразил, что Разин надеется захватить боевой корабль.
– Царю не до меня сейчас, – продолжил казачий вождь, уже ровно и сдержано, разом отряхнув с себя предательскую расслабленность. – Так пусть меня не дразнит.
Выяснив его намерения, Удача перешёл к главному, с чем и явился в Астрахань.
– Царь Алексей не собирается тебя дразнить. – Он не подал виду, что понял, о чём едва не проговорился атаман. – А в подтверждение, грамоту прислал со мной о твоём прощении. Предлагает своё внимание и щедрость в наградах, если пойдёшь к нему на службу, как сделал Ермак. – Затем пояснил: – У воеводы она, и он при мне прочитал о царской воле. Так что нет тебе нужды его опасаться. Опасайся себя.
Разин задумался. Заметив, что персиянка тоже посерьёзнела и стала с цепким любопытством рассматривать царского посланца, он вновь помрачнел. Махнул ему рукой, давая знать, что пока разговор окончен, и отвернулся взором и лицом к низкому правому берегу. Сотник тронул плечо Удачи. Возвращая пистолет с серебряным драконом, безмолвно указал на мачту челна.
– А ты останься! – вполголоса, но внятно и властно приказал Разин.
По тому, как это было произнесено, все поняли, что приказ относился к Антону. Оставив парня стоять на палубе, Ждан, за ним Удача спустились в чёлн, и рослый казак отпустил борт, сильно оттолкнулся, заворачивая нос челна в сторону от хода струга. Затем сел и вместе с товарищами под скрипы уключин выпростал весло на воду. При сильных вёсельных гребках опережая увлекаемый лишь течением струг, чёлн стал отдаляться от него, легко и скоро поплыл обратно к городу.
– Так вот значить что? От царя ты! – вдруг странно вымолвил седоусый Ждан, не то спрашивал, не то вслух делал для себя важное заключение.
Удача не стал отвечать, с преувеличенным вниманием уставился на дальние очертания городской окраины, приходя к выводу, что выполнить поручение будет не так просто, как он рассчитывал прежде этого разговора. Но, с другой стороны, от присутствия при разговоре персиянки возникали новые возможности влияния на Разина. Он убедился в её власти над ним, а в этом деле она могла стать важной союзницей. Союзницей волнующей и своевольной, с которой надо быть очень осторожным.
Поздние сумерки опустились на город. У верхнего окончания пристани сторож зажёг подвесной светильник, и на этот светильник, будто ночная бабочка на свет, стал заворачивать плывущий с верховья тяжело загруженный купеческий корабль. Едва корабль причалил к свободному месту и с него выбросили носовой причальный канат, с борта спрыгнул на бревенчатый настил, быстро зашагал к складам коренастый мужчина, слишком подвижный и целеустремлённый для корабельщика. В руке он нёс холщёвый дорожный мешок, а голову ему прикрывала широкополая кожаная шляпа, удобная в дождливую непогоду. Сторожам и городовым стрельцам, которые бесцельно слонялись вдоль длинного ряда разнообразных судов и судёнышек, притихших и замерших до утра, не было никакого дела до не имеющего отношения к торговым занятиям путника. А стрелец, который обратил внимание на его безобразно приплюснутый нос и запоминающееся жестоким взглядом грубое лицо, постарался уйти с его пути и отвернулся.
Плосконос тропинкой обошёл склад и торопливо поднялся к узкому переулку, явно, хорошо зная город и желая поскорее скрыться меж высоких заборов. Намеренно сторонясь посадской площади, он направился вечерними малолюдными улицами к крепости и вскоре, никем не остановленный в раскрытых Вознесенских воротах, даже не увидав дозорных стрельцов, вошёл в Белый город. Пройдя к соборной площади самой широкой улицей, где проживали главные чиновники городских служб, не доходя до её конца, он приостановился у крепко сбитой калитки подворья жилых палат воеводы. Частокол забора упирался в угол белокаменного терема, в котором низкие окна, одно внизу, а второе во втором ярусе, были заделаны узорчатыми коваными решётками, недавно выкрашенными в неброский зелёный цвет. Плосконос вскользь глянул назад вдоль улицы, потом на соборную площадь. Удовлетворённый вечерним безлюдьем, он постучал в калитку, настойчиво и уверенно, как будто имел на это неоспоримое право. За плотным
