А воевода в это самое время смотрел за окно, на будку, у которой скучали и беззвучно для него переговаривались стрельцы ночного дозора. Болезненно морщась от предательского треска бумаги, он рвал в клочья подорожный пропуск царского посланца, отрезая себе путь к обратному решению.
4. Побег из тюрьмы
Бледный лунный свет лился в оконце под потолком, будто послание небес с безмолвным советом не терять надежды, но ему не удавалось прорваться к земляному полу, на пути к которому его пожирала темнота. Он касался лишь светловолосого затылка дремлющего с головой на скрещенных руках парня, который сидел у боковой стены, дышал неровно и вздрагивал, очевидно, донимаемый мрачными видениями. Его напарник по плену раскинулся на сенной подстилке в глубине темноты, где глаза различали лишь смутные очертания, и, наоборот, беспечным похрапыванием тревожил ночную тишину, как будто не нуждался в надежде, не осознавал серьёзность и опасность того положения, в котором оказался.
За дверью через глазок убедились в этом, после чего засов мягко, будто на выдохе, скрипнул, как бы проявлял недовольство тем, что был потревожен столь поздним часом, вытянут из скобы в стене. Дверь плавно приоткрылась, и щель между ней и косяком пропустила троих крадущихся один за другим мужчин. Верзила палач ступал первым, он обеими руками удерживал толстую рогатину, с какой хотят на дикого зверя. За ним единственной ступенью спустился на затоптанный земляной пол коренастый и широкий в кости кузнец в кожаном старом переднике, придерживая железные кандалы и растягивая их, чтобы пресекать готовность звеньев цепи предательски брякнуть. Замыкал явление троицы длиннорукий тюремщик с оголённой саблей. Приблизившись к парню и всей пятернёй зажав ему рот, он рывком откинул его голову затылком к стене. Парень разом проснулся, в ужасе вытаращил глаза на вошедших, как если бы они были вурдалаками из его сновидений. Но, чувствуя, как горло тронуло остриё сабельного клинка, он не мог ни шевельнуться, ни издать малейшего звука. Палач убедился в этом, тихо подступил к лежащему на спине Удаче, приноравливаясь вилкой рогатины сразу прижать его шею к накрытому сеном полу. Кузнец большим кивком без слов подтвердил, что изготовился стреножить щиколотки опасного пленника железными кандалами, и палач начал внимательно опускать рогатину.
Он не успел сообразить, что вдруг произошло. Храп оборвался, удар пятки отбил рогатину, а лежащий преступник за мгновение перевернулся через плечи и голову и оказался на ногах. Потеряв равновесие, не найдя опоры в отклонённой ударом рогатине, палач шумно повалился на сено, с глухим стуком боднув головой стену, точно намеревался на спор пробить в ней дыру или, по крайней мере, оставить вмятину. Однако шершавые глыбы подземной кладки оказались ему не по зубам, он слабо всхлипнул и обмяк, растянулся на том месте, где несколькими секундами прежде лежал пленник. Напуганный внезапностью того, что случилось, кузнец не успел и глазом моргнуть, а рогатина уже оказалась в руках пленника. Нацеленный выпад концом древка в пах оборвал его готовый вырваться из горла крик испуга и тревоги, вместо которого он испустил сдавленный стон от пронзительной и невыносимой боли. Кандалы загремели от падения на пол, а кузнец невольно опустился и скрючился и не вмешивался в развитие событий.
Тюремщик вынужден был отпустить напуганного парня, с саблей в замахе ринулся к Удаче, но тот с ходу поймал его шею и воротник кафтана вилкой рогатины, сильным толчком, которому невозможно было противиться, отпихнул к стене. Прижатый головой и лопатками к холодным камням тюремщик засипел, в озлоблении замахал саблей, стал рубить рогатину и пытаться острым концом дотянуться до рук, которые удерживали древко. Парень уже приходил в себя и живо отвалился от почти не видимого мелькания клинка. Держась за горло, словно не веря, что оно цело, он судорожно вздыхал и отполз от извивающегося у стены мужчины, похожего на червя на крючке удильщика. Удача надавил рогатину посильнее. Пойманный тюремщик захрипел, потерял надежду высвободиться с помощью оружия и отбросил его, показывая, что прекращает сопротивление.
Саблю забери! – с кивком головы тихо приказал Удача парню.
Этот твёрдый приказ подействовал на того, как ушат опрокинутой на голову воды. Не сразу нащупав в сене рукоять остро заточенного клинка, он вдруг взорвался от ярости за пережитый страх, ударил тюремщика ногой в живот.
– Нет!!! – со сдавленным сипом тот вскинул руки для защиты головы от взмаха своей же сабли.
Однако парень остановился. Плюнул в него.
– Собака! – процедил он сквозь зубы, мстительно удовлетворённый его жалким видом.
Предварительно раздев кузнеца и убедившись, что у тюремщика никаких ключей не оказалось, Удача и он надёжно связали того и другого обрывками их же платья. Затем Удача надел кое-что из пропахшей кузнечными запахами одежды, они забрали, что могло понадобиться для освобождения, и настороженно вышли в проход, где было побольше рассеянного лунного отсвета. Засов плотно и надёжно закрыл обитую железом дверь, и Удача направился не к запертой на ключ торцовой двери выхода наружу, которую нельзя было открыть, не взломав замка, а сразу к входу в переднюю воеводиных палат. Парень доверился его целеустремлённому поведению, без вопросов последовал за ним, опасливо щетинясь оголённой саблей тюремщика каждому уплотнению тьмы.
– Как зовут-то? – вдруг вполголоса спросил Удача, приостанавливаясь у ступеней.
Поколебавшись в растерянности, парень наконец вспомнил и отозвался тихим шёпотом:
– Антон. – И сам спросил: – А тебя?
Удача назвался, и толкнул узкую дверцу. Безжизненная тишина царила в вытянутой сводчатой передней, когда они пересекали её, чтобы попасть к служебным комнатам дьяков и воеводы. Прислушиваясь и всматриваясь в очертания помещений, они приблизились к нужной Удаче двери. Она не имела замка или засова и поддалась прямому нажатию плеча, обнажила порог знакомой царскому посланцу комнаты. Сияния полумесяца за окном было достаточно, чтобы рабочее помещение воеводы хорошо просматривалось. Голубоватая полоса света косо подала на часть стола, и первым делом Удача именно на эту полосу света положил кандалы и молоток кузнеца. После чего занялся сундуком воеводы. С помощью кузнечных щипцов он дёрнул стянутые дужкой замка петли, и после изрядной возни ему удалось вырвать нижнюю, крепящуюся на основе.
Внутри раскрытого сундука подорожного пропуска не оказалось, хотя он отчётливо запомнил, как воевода сунул пропускную бумагу именно в этот сундук. Но на стопках накрытых пустыми мешочками денег лежал другой свёрнутый лист. Развернув его, бегло просмотрев написанное, он просунул лист под надетый на шею и подвязанный на поясе кожаный передник кузнеца, усыпанный мелкими, прожжёнными искрами отверстиями, и спрятал под рубаху. Золотые и серебряные монеты, разложенные стопками для удобства счёта, заполняли нутро сундука почти наполовину. Они отчасти примирили его с потерей важного пропуска.
– Подручная наградная казна воеводы и... наверняка, взятки, – негромко пояснил он своему спутнику, который уставился на деньги, словно впервые увидел столько и не верил своим глазам. Антон сглотнул слюну и потянулся пальцами к монетам, похожий на углядевшую дичь легавую, которую вывел из оцепенения стойки голос охотника. – Их-то мы и возьмём. Как плату за то, что он мне не вернул.
Удача выложил на освещённый край стола пустые мешочки, и вдвоём они быстро заполнили их. Кожаные – золотыми монетами, а холщовые – серебряными. Наконец, когда мешочки закончились, цепко перехватив запястье Антона, он отстранил его руку и закрыл крышку.
– Ты что?! – недовольно зашипел парень. – У меня же карманы. Надо всё забрать.
– Нам лишние деньги будут мешать, – жёстко возразил Удача, сразу пресекая возражения. – Голова стоит дороже. – Не желая замечать хмурое несогласие парня, он глянул за окно, на будку с дозорными стрельцами и пробормотал озабоченно: – Теперь бы выбраться без лишнего шума.
Расшитая красными и синими кружевами белая занавеска прикрывала в стене какое-то углубление. Без определённой цели приподняв край занавески, он обнаружил за ней полку, на полке стаканы и три
