Индской торговой компании словно и дела не было до этих событий. Будто, наоборот, благодаря им она укрепляла своё положение в Индии, становилась богаче, сильнее и независимее, а её собственные цели и задачи всё определённее довлели над чувствами и побуждениями обслуживавших её людей. Да и могло ли быть иначе, если богатые английские аристократы и новые богачи, спекулянты и ростовщики Англии, все те, кто имел, что спасать от непрерывных смут на Британских островах, стремились вложить ценности подальше от собственной страны. А лучшего вложения их, чем в дела Ост-Индской компании, было трудно представить. Высокая прибыль компании, которая налаживала вывоз разнообразных индийских товаров в Европу, позволяла удваивать вложенные деньги за пять-шесть лет.
Ради получения такой прибыли работа на причалах, казалось, никогда не прекращалась. Одни корабли разгружались привезёнными из Европы промышленными товарами, другие, каких было больше, загружались и загружались сырьём для европейских предприятий, пряностями, фруктами, драгоценностями. Вереницы повозок направлялись от причалов в город и возвращались обратно, в мешках, корзинах, ящиках всяких размеров свозили покупаемые купцами товары к складам у мест загрузки. Среди надменных высокобортных и многопушечных кораблей европейских пришельцев в заливе жалкими попрошайками шныряли, копошились несчётные местные судёнышки и лодки, владельцы которых выискивали любые возможности урвать крохи доходов на подхвате, связуя залив и городской базар множеством посреднических сделок.
На главном городском базаре начинали просыпаться и суетиться мелкие торговцы, когда Патрик и Удача ранним утром распрощались у подъезда к торговым рядам с охранниками каравана и направились в другую сторону, к узким древним улочкам. Они быстро углубились в них, словно в запутанный лабиринт, обжитый теми, кто так и не смог из него выбраться. Удача растерялся от обилия впечатлений, от размеров города, в сравнение с которым Лхаса представлялась сонливым поселением. Ему стало понятным, почему француз скучал в духовной столице тибетских лам. Воздух был непривычно влажен. Несмотря на ранний час, пот уже покрывал тело, делал кожу неприятно склизкой, но Патрик привычно не замечал таких мелочей. Он первым вышел к набережной и остановил худого, почти чёрного рикшу в одной серой набедренной повязке. Что-то сказал ему и предложил Удаче сесть в тень под навес коляски.
Рикша бежал скоро, местами по щиколотки утопая в мягкой пыли улиц, мимо старого города и новой, выстроенной Ост-Индской компанией крепости. За крепостью начинался пригород, где с размахом расстраивались особняки колонии европейцев. Улицы здесь были шире и чище. На одной из них по указанию Патрика рикша подкатил к невысокой каменной ограде. За оградой взору открывался ухоженный сад, в нём разрастались молодые деревья, кусты роз, они окружали травяные лужайки. В глубине белел одноярусной дом во французском стиле, с высокими окнами, которые начинались почти от пола; у левого крыла дома возле толстоствольного дерева с пышной шапкой ветвей и листьев виднелся спальный домик, там бродили павлины. Заплатив рикше мелкую монету, Патрик без колебаний раскрыл узорчатую чугунную калитку и прошёл в сад. Удача последовал за ним, ему с трудом удавалось не показывать, как он изумлён увиденным вокруг.
Рыжей песчаной дорожкой они вышли к парадным дверям. Лёгкие створки распахнулись, и к ним навстречу выступил слуга индус средних лет, одетый свободно и в белой чалме, которая подчёркивала невыразительную серьёзность его коричневого лица. Он скрестил ладони на груди, поклонился Патрику, но тот ему не позволил сказать ни слова приветствия. Сделав Удаче знак рукой подождать, сам вошёл за индусом в прихожий вестибюль. Через минуту он вернулся.
– Здесь живёт мой друг, – пояснил он товарищу по путешествию, беря его под локоть и мимо застывшего изваянием слуги вводя в прохладу светлого помещения. – Он уехал по делам. Но мы смело можем располагаться здесь, без всякого стеснения, как будто у себя дома.
Удача внешне принял объяснение за чистую монету, и на всякий случай напомнил о цели их прибытия.
– Когда же мы начнём искать Дэви? – спросил он вполголоса.
Патрик непроизвольно вздрогнул.
– Разве я говорил, что её надо искать? – раздельно выговорил он, внимательно изучая выражение лица товарища, и первый отвёл взгляд в сторону. – Ты её увидишь ещё до вечера. А сейчас мы позавтракаем. И подыщем для тебя подходящую одежду. На ночь мы пойдём в гости, я покажу тебе, как надо там себя вести.
– Это нужно для её освобождения?
– Да. Ты в этом убедишься, когда увидишь её.
Красный свет слабел по мере захода утомлённого небесного светила за низкие западные холмы, и две вытянутые сумеречные тени сопровождали Патрика и Удачу, когда они приближались к древнему храму. Внешняя вычурность храма не понравилась Удаче, она пробуждала неприятные предчувствия. Ему чудилось, даже тени скользили вблизи храмового сооружения так, словно желали поскорее размыться и улизнуть прочь от этого места и от своих хозяев.
– Дальше иди один, – негромко сказал Патрик. – Я не хочу быть узнанным и помешать тебе. Двое европейцев всегда вызывают больше подозрений, чем один. Нам же нужно действовать осторожно.
Щетина волос, какой покрылась голова Удачи, чёрная тога и лёгкие кожаные сандалии делали его похожим на паломника. Волнуясь от нетерпения, он неспешно поднялся по затёртым множеством ног ступеням к зеву входа во мрак полутьмы, оставил сандалии у порога храма и шагнул на тёплые мраморные плиты внутрь помещения. Витал запах неизвестных ему благовоний, которые курились у золочёного светильника главного алтаря. Несколько человек сидели прямо на полу, сложив ладони под подбородками, бормотали молитвы. Погружённые в благочестивую сосредоточенность, они не обращали на него никакого внимания. Он медленно прошёл к алтарю, на каждом шагу подобно дикому зверю прислушиваясь и украдкой осматриваясь.
В дальнем углу он угадал темень узкого прохода и направился туда, оглянулся и бесшумно шмыгнул в неё. Проход был коротким, заканчивался входом в храм поменьше, с застылым запахом как будто знакомых благовоний, от которых заколотилось сердце и кровь хлынула к щекам горячей волной. Именно в этом помещении он видел Дэви. Та же многорукая богиня освещалась светильником на алтаре, тот же синий камень был у неё во лбу. В неизъяснимом волнении он узнавал этот храм любви, хотя прошлый раз помещение казалось значительно объёмнее.
– Удача?
От её внезапного шёпота оживлённого удивления всё в нём затрепетало, и в бессилии подогнулись колени. Он невольно опустился на пол.
– Дэви! – выдохнул он в изнеможении от волны переживаний самых разных чувств. – Ты запомнила меня?
Тихий грудной смех, девичий и одновременно женственный, отозвался под сводами отовсюду и неоткуда.
– Зачем ты вернулся? – спросила она воркующим полушёпотом.
– Дэви! – позвал он умоляя. – Я заберу тебя!
Опять её смех наполнил храм. От него защемило сердце, и слёзы затуманили глаза.
– Дэви? – позвал он надтреснутым голосом.
– Ты, правда, хочешь забрать меня? – шёпот её стал нежным, доверчивым.
– Я готов горные реки повернуть вспять ради этого! – вымолвил он, уверенный в это мгновение, что даже такое чудо ради девушки свершить ему вполне по силам. – А ты? Почему, почему ты избегаешь меня?
Он закрыл лицо обеими ладонями, сдавленно зарыдал от сладостной муки признания своего бессилия перед её властью, своего на веки добровольного рабства.
Она впорхнула тихо, словно дуновение ветерка. Головы коснулись тонкие пальцы, погладили утешая. Он потянулся рукой к стройным ногам за полупрозрачной тканью, но они ускользнули. Будто пританцовывая, отбежав в сторону, девушка поманила его пальцем и исчезла за алтарём, словно была только дивным видением. Он бросился за нею, туда, к чёрному узкому проёму за спиной многорукой богини, но перед ним из проёма внезапно появился, возник тщедушный брахман с жадным блеском чёрных зрачков: они дьявольски выделялись среди белков широко раскрытых глазниц на давно иссохшем старческом лице.
