Как дикая кошка, крадучись и пригибаясь под ветвями, стараясь реже задевать их, он бесшумно вернулся к дороге. Со стороны города неслась в погоню новая волна преследователей, вдохновляемая желанием достать хоть на краю земли ненавистных чужаков, которые совершили кощунство, посмели осквернить храм. На этот раз они были с факелами. Пламя факелов блестело на холодной стали обнажённых сабель, красными пятнами расцвечивало осатанелые лица, отчего наездники казались кровожадными тварями, вызванными на подмогу из самой преисподней. Они миновали его и не заметили следов беглецов, где те свернули с дороги в джунгли. Удача быстро затоптал эти следы и затёр подобранными на земле прутьями. Убедившись, что топот удаляется, он опять выглянул на дорогу и нырнул в заросли. Он двинулся обратно по охотничьи тихо, не тревожа птиц и не привлекая внимания хищников.
Невнятный заговорщический разговор, который прервался возле журчания у водоёма, заставил его приостановиться, наполовину вынуть шпагу из ножен. Смутная тревога защемила сердце в недобром предчувствии. Он сделал десяток шагов, и разговор возобновился.
– И ты ничего ему не обещала? – расслышал он полный волнения, срывающийся на шёпот голос француза.
Мгновения, пока Дэви не начала отвечать, показались Удаче вечностью.
– Он смешной. Он как брат. Люблю я только тебя.
Она тихонько и беззаботно рассмеялась, и от этого грудного счастливого смеха у Удачи перехватило дыхание. Он бы не задумываясь отдал жизнь, если бы она так засмеялась ему. Кровь отхлынула от его лица; шпагой рассекая ветви, ломая их телом, он бросился к лужайке внезапно раненым зверем. Они прервали поцелуй, и Дэви опередила Патрика, грудью закрыла француза от нападения соперника.
– Я люблю его!
Эти слова были для Удачи, который ещё живо помнил её ласки, как ушат холодной воды на голову. Он пронзил взглядом прекрасное в страстном порыве девичье лицо, выискивая хоть слабый огонёк надежды.
– Дэви?! – умоляя попросил он о сочувствии.
– Я люблю его! – повторила она властно.
Она смотрела на него холодно и надменно. С диким рыком он переломил шпагу о колено, отшвырнул стальные обломки. Взлетел на коня и в помутнении рассудка безжалостно стегнул плетью по крупу. Конь взвился на месте, с задних ног прыгнул грудью на заросли.
– Удача?! – рванулся к нему француз.
Но девушка удержала любовника за руку.
– Оставь его.
Он не жалел коня, ветви нещадно хлестали и царапали их обоих. Наконец оба вырвались на дорогу. Справа отряд преследователей конным шагом возвращался в город, бывшие впереди высвечивали огнём факелов придорожную пыль, выискивая следы беглецов. Они напоминали потерявших дичь гончих собак.
– Держи! Смерть! Смерть чужеземцу! – вмиг завизжали фанатики, и устремились к нему стаей голодных стервятников.
Он заставил дрожащего от возбуждения жеребца стоять как вкопанного. Лишь под самым носом у передних всадников позволил ему стремглав кинуться прочь. Конец сабли с резким свистом распорол на его спине рубашку, зацепил заднюю луку седла, лязгнув по серебряному украшению, но степным наездником он быстро оторвался от них, оставил в дураках. Остановившись и подпустив их поближе, он снова в последнее мгновение ускользнул от сабель, от яростных проклятий, которые они только и могли послать ему вдогонку. Подавляя терзания сердца опасной игрой со смертью, он раз за разом подпускал злобных преследователей и ускользал от них, пока далеко впереди не показался бурлящий мятежными страстями, разбуженный им город.
Стрельба и крики доносились в основном от старого города, там виднелись жадные языки пламени многих пожаров. Мятеж, как будто, удалось сдержать на границе европейской колонии, на улицах колонии часто перекликались усиленные патрули солдат и кавалеристов. Но в садах тревожно кричали павлины, и Сюзана тихо вскрикнула, в лёгкой белоснежной ночной рубашке вскочила с постели. В приоткрытом окне её спальни на шёлковые занавеси упала тень ловкого, как обезьяна, мужчины. Молодой мужчина отстранил занавеси и бесшумно спрыгнул на пол. Узнав его, она проглотила готовый вырваться крик тревоги, закрыла рот ладонью.
– Но муж?! Охрана?! – приходя в себя, шёпотом воскликнула она.
– Они там.
Удача отмахнулся рукой куда-то за окно. Он босиком приблизился к женщине, замер перед нею.
– Она меня не любит, – внезапно, с надрывом в голосе разорвал он паутину неловкого молчания.
Слёзы едва сдерживались у подёрнутых влажным блеском глаз, он безвольно опустился на пол, ткнулся женщине лицом в живот.
– О-о, бедняжка, – с искренней жалостью вырвалось у Сюзаны.
– Она меня не любит, Сюзан. Сюзан...
В необоримой потребности в женской нежности и ласке, он приник губами к её мягкому и упругому запястью, к её руке. Вставая, жарко обнял, целуя в грудь, шею.
– Бедняжка, – прерываемым на выдохе голосом, вымолвила она. – О-о!...
Ноги её стали ватными, непослушными. Он неистово подхватил её на руки и опустил в широкую постель...
Ночь проходила, отступала. Восток начинал сереть, там прорывалось зарево, обещая вскоре появление оранжевого края светила. Рассветало. Шум в старом городе выдыхался, устало стихал. Однако мимо оград садов и парков европейской колонии продолжали нести бдительную охрану отряды самых опытных кавалеристов. Вооружённые всем необходимым при чрезвычайных обстоятельствах оружием, они по пять-шесть человек проезжали мерным лошадиным шагом по улицам, больше молчали, но иногда обменивались краткими соображениями о причинах ночного происшествия, о его следствиях. Пищи для домыслов и предположений было много.
Сюзана невольно прислушивалась к звукам вне дома. Молодой человек в истомлённом беспамятстве лежал рядом, уткнулся лицом в подушку, головой у её груди. Она сосредоточенно размышляла, гладила и перебирала свои густые волосы. Приподнявшись на локте, вслушалась в шуршание песка на дорожке под сапогами недовольных чем-то мужчин. Поступь у них была уверенная, военная, и они приближались к особняку.
– Убиты собаки, – навстречу им сообщил обеспокоенный голос пожилого итальянца садовника.
Она тронула плечо Удачи, разбудила его. Не делая попыток раскрыть веки, он стал губами прикасаться к её груди, но она отстранилась, пальцами встряхнула его за подбородок.
– Это я, – тихо сказала она. – Тебе надо бежать.
– Куда? – пробубнил Удача, ещё не в силах перебороть сон и вспомнить, где находится.
– Подальше от этих мест. Пока тебя ищут наугад. Не знают, что ты в городе, – продолжила она рассудительно. – Если узнают, обязательно схватят. Мне больно будет знать, что это из-за меня. Тебя отдадут на растерзание, лишь бы помириться с брахманами.
В холле послышалась обеспокоенная возня, как если бы там распахивали двери, а помещения одно за другим проверялись. Вызываемый этим шум нарастал и приближался к спальне. Удача тряхнул головой, вмиг очнулся от забытья. Но женщина прижала указательный палец к губам, удержала его от намерения дотянуться до висящих на стене пистолетов. В двери спальни постучали. Затем постучали настойчивее.
– Сюзан, открой! – раздался встревоженный голос полковника. – Сюзан?!
И по двери забарабанили кулаком.
– Что, дорогой? – ответила она сонно и недовольно. – Я всю ночь не спала и только заснула. У меня очень болит голова.
– Мне хотелось бы проверить, на месте ли мои драгоценности, – примирительно ни то сказал, ни то
