озабоченность.
– Уезжаешь? – полюбопытствовал коротышка, хотя видно было, что на языке у него вертелся другой вопрос. Причмокнув от нетерпения, он без дальнейших предисловий строго проговорил: – А кто мне деньги привёзёт? Пиастр за каждого нового ка... като...?
Мучить память он не стал, уверенный, что Удача понимает, о чём речь.
– Неужели ты смог кого-то обратить в католики? – вяло удивился Удача.
Коротышка указал за ворота. На улице стайка детей сбилась в кучу вокруг его дородной жены, а сбоку мрачно стояли оба его брата.
– Ты же язычник? – опять удивился Удача вполголоса. – Вы же все живёте с одной женой?
– Мы с ней теперь живём по очереди. У каждого получается по жене, – серьёзно возразил коротышка.
Удача поднялся в седло, но его коротконогий собеседник цепко схватился за поводья, потянул к себе.
– Ты не ответил.
– Кто тебе обещал, тот и привезёт.
Коротышку такой ответ почему-то успокоил. Он заговорщически кивнул, мол, понимает, что есть тайны, о которых лучше пока не говорить.
– Когда ждать деньги? – всё же потребовал он ответа.
– Скоро.
Коротышка отпустил поводья, отступил, позволяя коню зашагать на улицу.
– За неё надо три пиастра! Она теперь как три жены! – громко сказал он в спину Удаче, который выезжал со двора мимо его жены, детей и братьев. Приподняв низ сутаны, засеменил следом. – Хорошая религия като... като...
Едва Удача выехал на улицу, сзади опять пристроились два всадника из ойрат. Конь сам остановился, повернул морду и заржал, как будто прощался с домом мастера. Но Удача не оборачивался.
– Ты что, больше не вернёшься? – вдруг крикнул от ворот коротышка.
Ответа он не услышал. Удача пришпорил коня, и тот после многодневного и сытного отдыха легко припустил по улочке прочь, к базару. Вскоре он выехал к площади напротив дворца Потала. Там собирались калмыки паломники и отряд их сопровождения. Главные ламы калмыков должны были получить последние наставления Далай-ламы и вместе с пятью тибетскими ламами, посылаемыми к их племенам для отбора учеников, до полудня отбыть в долгий обратный путь на север, к прикаспийским степям, к городу Астрахани в устье Волги, к тамошнему воеводе русского царя.
Удача зачем-то надеялся, что Джучу тоже отрядят для присмотра за ним и для охраны паломников. И испытал удовлетворение, когда оказалось, что тот был среди воинов сопровождения.
12. Зло не должно оставаться за спиной
Кроме пятерых тибетских лам, паломников калмыков и Удачи, к северо-западной границе Тибета направлялись ещё тридцать человек. Десять опытных наёмников степняков должны были сопровождать тибетских лам и паломников до конечной цели их пути, а затем с ламами и учениками возвратиться в Тибет. А двум десяткам молодых воинов, отобранных из тысячи охранников дворца Потала, предстояло проводить их только до границ государства. Все в отряде оказались хорошими наездниками и готовы были при случае защитить себя с оружием в руках. У каждого был лук в налучье и полный колчан стрел с красными древками, а у паломников к сёдлам крепились так же и сабли в пёстрых ножнах, которые казались легче коротких мечей тибетских воинов. Разница в возрасте и в целях путешествия не способствовала сближению молодых воинов с остальными членами отряда, и общения между ними не получалось, те и другие держались обособленно. Впереди неторопливо ехали калмыки, ламы и степняки, они берегли коней для долгого пути, а за ними двигались молодые воины, порой развлекаясь охотой на дичь, которая попадалась на глаза в придорожных степных долинах. Главным над двумя десятниками молодых воинов был Джуча.
Джуча не скрывал презрительного отношения к Удаче, неопределённость положения которого позволяла рассматривать его почти как пленника. Обгоняя отряд или пропуская мимо хвост паломников, где тот обычно находился, он приостанавливал жеребца и надменно ухмылялся, удовлетворённый его вялым и подавленным видом. Тяжёлая душевная усталость сделала Удачу равнодушным к его поведению и к происходящему вокруг. Слишком многое он потерял за короткий срок, чтобы сопротивляться болезни воли к жизни. Значительную часть времени в пути он просто дремал прямо на коне. Ночами же подолгу лежал, подложив ладони под затылок, уставившись в звёздную россыпь на небе. Утром его будили, и он с покорной отчуждённостью просыпался, со всеми безмолвно завтракал, и потом, размеренно покачиваясь в седле, вновь погружался в дремоту, не обращая внимания на изменения в природе, которые постепенно происходили возле дороги по мере продвижения к северным предгорьям.
День за днём спускались они от Срединного Тибета. Постепенно теплело, снежные вершины оставались далеко позади, и в послеполуденное время наступала жара. Скудная растительность высокогорья забывалась при виде зелёных красок травы и деревьев межгорных равнин Северного Тибета. Часто попадались антилопы оранго и ада, кианги и архары, а встречные речки и озёра изобиловали лососями, карпами. Затем растительность стала хиреть, чахнуть, но уже не от холода высокогорья, а от душного дыхания пустынь, к которым вела дорога. Живность, селения и путники встречались реже и реже.
С предгорий спустились к их степным подолам и свернули по направлению к западу, обходя безжизненную, до желтизны выжженную беспощадным солнцем пустыню Такла-Макан. Каждый полдень, когда жара становилась невыносимой, приходилось останавливаться на отдых, в течение нескольких часов укрываться в спасительной тени невысоких скал.
Наконец, они ещё засветло добрались до горной речки, которая стекала к пустыне, чтобы испариться в её раскалённых песках. Рощица деревьев теснилась к её берегам вблизи дороги, клонилась к воде длинными и короткими ветками. А на пологом холме возле рощицы их словно поджидал суровый идол, каменное воплощение туземного верховного божества Ригдена-Джапо. Дальше, на другом берегу, светская часть власти Далай-ламы заканчивалась. Здесь молодые воины отряда сопровождения должны были повернуть обратно, чтобы возвратиться в Лхасу. По этому поводу остановились на продолжительный отдых до следующего утра.
Когда рассвело, устроили прощальный совместный завтрак, после чего подчинённые Джучи оседлали лошадей и при утренней свежести начали покидать общий привал, неспешно отправляясь от стоянки в обратную дорогу. Джуча отстал от своих людей, задержал жеребца возле тени кроны тутового дерева. Удача сидел в тени и, казалось, не замечал его, бездумно уставившись потухшим взором вдаль, где за маревом угадывались приметы безжизненной пустыни.
– Жаль, – громко отвлёк его от этого занятия Джуча. – Не от моей руки покатится твоя голова. Жаль.
Повинуясь ему, жеребец сделал шаг, другой, переместился, чтобы оказаться против лица давнего соперника. Тот не шевелился, продолжал смотреть вперёд между ногами коня, как если бы конь был призраком и только.
– А может, ещё вернёшься? – насмешливо предложил Джуча. – Я буду ждать. Не так, как та девка танцовщица. Уж я-то ни на кого тебя не променяю. Будь уверен, стану хранить верность чувств к тебе.
Он от души расхохотался собственной шутке, стегнул круп жеребца плетью и помчался вслед своему отряду. Копыта его коня поднимали серую пыль, которая слабым дуновением ветерка постепенно
