— Немного подвяли, но сказали, что в воде отойдут.
Даша сказала, что пусть отходят, и, не посмотрев на астры, ушла на кухню к Ангелине Семеновне. Валера загрустил и стал сбрасывать с балкона вниз на асфальтовую дорожку по одной астре.
Ильгиз Набиевич в белой рубашке, черном пиджаке и вишневом галстуке элегантно постучал по металлическому замку и, как ему показалось, обворожительно улыбнулся открывшему дверь Валере.
— Здравствуйте, Валера, моя жена Ангелина Семеновна у вас находится?
— У нас.
— Не мог бы я с ней побеседовать?
Валера позвал Ангелину Семеновну.
— Что ж ты, Ангелина, убежала? Пойдем домой — не надо людям доставлять затруднения.
— Куда топор спрятал, ирод?!
— Помилуй, Ангелина, побойся бога, мне за тебя просто неудобно.
Даша оттеснила Валеру и уперла кулачок правой руки в бок:
— Ильгиз Набиевич, Ангелина Семеновна останется ночевать у нас, а вы, если будете продолжать в том же духе, плохо кончите!
Даша захлопнула дверь и увела всхлипывавшую Ангелину Семеновну в комнату.
— Мы постелем вам раскладушку на кухне, хорошо? Что ты как маятник ходишь, достань из кладовки раскладушку!
Валера, сорвав с гвоздя велосипед, свалив три картонных ящика с полки, вытащил раскладушку и за полчаса собрал ее. Даша постелила Ангелине Семеновне хрустящую простыню, подушку в хрустящей наволочке, одеяло в хрустящем пододеяльнике.
— Даша, зачем все такое чистое — я не лягу!
— Ничего-ничего.
В два часа ночи Ангелина Семеновна поднялась со стонущей раскладушки и тихонечко подошла к спящей на маленьком диванчике Даше.
— Даша, я пойду домой.
— Почему?
— Да мой Ильгизка уже, наверное, успокоился, а мне все-таки неудобно.
— Ну, как хотите.
— Даш, а что вы отдельно с Валеркой спите?
— Это мы вас стесняемся, а так у нас очень интенсивная супружеская жизнь.
— Ну, Дашка, ты даешь!
Даша закрыла дверь за Ангелиной Семеновной, рывком выдернула с раскладушки простыню, вывернула с подушки наволочку, освободила байковое одеяло от пододеяльника, скатала из белья большой ком и бросила его замачиваться в ванну.
19
Павел Сыртланов поставил автомобиль за киоск «Союзпечати» и удовлетворенно оглядел лежащий как на ладони, коварный для автолюбителей перекресток бульвара Славы и проспекта Октября. Множество висящих, запрещающих и разрешающих знаков, сложная разметка проезжей части, светофоры с различными стрелками, нервная обстановка заторов располагали к творческой работе. Но водители противоположной части дороги издали замечали затаившийся автомобиль Сыртланова — и из ложной солидарности предупреждали своих товарищей из встречного движения помигиванием фар, поэтому Павлу Сыртланову было непросто реализоваться.
Для почину Павел Сыртланов подозвал к себе перебежавшего на красный свет пешехода Бориса Петрова.
— Гражданин, подойдите ко мне! Почему на красный свет переходите проезжую часть?!
— Да я это…
— Назовите свою фамилию, я составлю протокол и выпишу квитанцию на штраф.
— Голдберг…
Борис огляделся по сторонам и, не заметив нигде напарников Сыртланова, оттолкнулся ногой в кроссовке фирмы «Найк» от бордюра и побежал к дому Самойловой Светланы. Сыртланов возмутился, хотел вдогонку Петрову пронзительно свистнуть, но передумал — ведь у пешеходов нет передних и задних номеров, хотя и не мешало бы их ввести.
Павел Сыртланов внимательно изучал документы Балдина, когда около него беззаботно притормозила пролетевшая на желтый свет Ляля.
— Сыртланов, привет!
Сыртланов не очень искренне помахал Ляле рукой.
— Сыртланов, скажи по рации другим милиционерам, чтобы они меня не останавливали.
— Да я это… У меня связь не очень и диспетчер слушает, да и батарейки почти кончились, вот смотрите — красная лампочка горит.
— Сыртланов, я пошутила, пока!
— Пока, — сказал Сыртланов и, когда Ляля отъехала, добавил, используя короткие емкие выражения, что не является сторонником эмансипации.
Балдин полностью согласился с Сыртлановым, и Сыртланов неохотно протянул Балдину документы с разрешением ехать дальше.
Карл Иванович Берг на фирменном автобусе «Аэрофлота» долго тащился через весь город в аэропорт.
Автобус надолго заурчал у светофора, а Карл Иванович равнодушно следил за тем, как старший сержант Павел Сыртланов ходит вокруг желтенького такси Санько Лаврентия Исаевича и не реагирует на бурную жестикуляцию последнего.
Андрей Пантелеевич вместе с Ибатуллиным Ринатом Газизовичем вышли на перекресток, и Ибатуллин показал указательным пальцем на Сыртланова:
— Я его знаю — он у меня права отнял в прошлом году.
— Так давай ему морду набьем!
— Нельзя, а кто за порядком будет следить? На ту сторону перейдем или нет?
— Зачем нам на ту сторону, когда магазин на этой стороне. Вообще-то ты прав, я уже раз пострадал за рукоприкладство.
— Каким образом?
— В сто шестой школе, все «курицы» из начальных классов как-то разом ушли в декрет, представляешь?
— Ха-ха! Ну, ты даешь!
— При чем тут я, дело в другом.
— А-а, извини.
— Поставили меня преподавать в первом классе, преподаю себе и преподаю, а один шпингалет все в меня из ручки целится и стреляет. Я день терпел, два терпел, на третий говорю: перестань целиться, гад, — он все равно целится, я ему опять: перестань, ублюдок, — все равно целится, и как-то в понедельник после праздника я не выдержал — он на меня только свою ручку— пистолет поднимает, а ему подзатыльник!
— И что?
— Ничего, — по собственному.
