– Да.
– Вот и хорошо. Я позвоню тебе, как только узнаю дату. – И Лейси повесила трубку.
Несколько минут Ноэль сидела неподвижно, вслушиваясь в длинный гудок в трубке. Наконец она поднялась. Она так дрожала, что сумела уложить трубку на рычаг лишь с третьей попытки. «Это не сон, – думала она. – Случилось самое страшное». Значит, будет мало просто предстать перед судьей и все объяснить. Предстоит долгая и кровопролитная битва.
К следующему полудню, так и не дождавшись известий, она поняла, что ее тревога быстро сменяется отчаянием. С воскресенья она спала урывками, часто просыпалась с колотящимся сердцем и тупой болью в глазах. Голод давно перестал мучить ее. Стоило Ноэль заставить себя перекусить, у нее начиналась тошнота. Мало того, впервые за несколько лет у нее возникло желание приглушить боль спиртным.
А потом тот же вкрадчивый внутренний голос, который шептал, что стаканчик бренди – всего один, как лекарство – ей ох как не повредит, начал спрашивать: что плохого, если она съездит домой? Официально они с Робертом еще не разведены. У него в доме в шкафах по-прежнему висят ее вещи, ключи от входной двери у нее в кармане. Если Роберт дома, устраивать скандал она не станет. Просто спокойно попросит разрешения увидеть Эмму.
«Ну разумеется! Почему бы тебе заодно не попросить луну на блюдечке?»
Как ни парадоксально, от опрометчивого поступка ее удерживал не страх перед Робертом и даже не обещание, данное адвокату, а мысли о дочери, которой в октябре должно было исполниться шесть лет, которая до сих пор верила в добрую волшебницу и Санта-Клауса. Каково будет Эмме, если отец захлопнет дверь перед носом у ее матери?
С другой стороны, что подумает о ней дочь, если за все это время мать ни разу не навестит ее и даже не позвонит?
– Бабушка, скажи, что со мной? – спросила Ноэль, стоя у плиты и подогревая суп. Наступил вторник, ее бабушка только что пробудилась после полуденной дремоты. – Мне кажется, что я схожу с ума. Что я умру, если не сумею хотя бы поговорить с Эммой.
Бабушка сидела у стола, сложив руки на коленях; ее волосы торчали, точно провода из разорванного кабеля. На бледных исхудалых ногах под подолом лилового велюрового халата набухли вены.
– Порой добрый Господь дает нам больше испытаний, чем мы можем вынести, – вздохнула Дорис.
– Бог здесь ни при чем.
Бабушка выпрямилась, строго возразив:
– Все в мире подвластно воле Божией. Не забывай об этом. – Она тяжело поднялась и пересекла кухню, шлепая по линолеуму протертыми подошвами розовых тапок. Она выключила газ, поскольку суп уже кипел, и продолжала: – И вспомни поговорку: «На Бога надейся, а сам не плошай». По-моему, мало толку сидеть сложа руки.
Ноэль отложила ложку, которой помешивала суп.
– Мне хотелось бы сделать одно, – яростно выпалила она, – отплатить Роберту той же монетой.
– Ну и что же тебе мешает? – Бабушкины голубые глаза, сидящие глубоко в складках старческой тонкой кожи, вспыхнули огнем.
– Во-первых, мой адвокат.
Бабушка презрительно фыркнула.
– Да, Лейси Бакстон помешана на мужчинах, но откуда ей знать, что значит быть матерью?
– Бабушка…
– Да я уже почти готова сама съездить к твоему мужу!
Вспышку раздражения Ноэль усмирила мыслью: «По крайней мере она предсказуема». Подрастая, она всегда знала, чего можно ждать от бабушки. В отличие от Мэри, которая появлялась и исчезала неожиданно, вечно спешила на автобус или еще куда-нибудь. Убедительный предлог, торопливый поцелуй… и обещание, что вскоре все будет по-другому.
Ноэль обняла бабушку и положила голову на ее острое плечо. От бабушки пахло мылом «Айвори» и горячим от утюга бельем.
– Помнишь, как в гостиной вдруг загорелись шторы и ты потушила их из садового шланга? – тихо спросила Ноэль.
Бабушка усмехнулась.
– По-твоему, надо было вызвать толпу этих надутых индюков в грязных сапогах, местных пожарных? Любой, у кого есть хоть капля ума, поступил бы как я.
Ноэль удержалась от справедливого замечания, что дом мог сгореть дотла.
– Вот что я чувствую, когда думаю об Эмме. Мне кажется, будто горит дом, она осталась внутри… а я не могу спасти ее. – У нее перехватило горло.
Бабушка отстранилась и с силой прижала руки к вискам внучки, словно желая укрепить ее решимость. Ее ладони касались щек Ноэль.
– В таком случае, дорогая, ты должна потушить пожар.
– Но Роберт…
– Он всего лишь мужчина. Если не считать твоего деда, я никогда не встречала мужчин, которые не были бы убеждены, что право повелевать миром им дает то, что болтается у них между ног. Но это не значит, что ты должна отступить без борьбы.
Ноэль изумленно уставилась на бабушку. Впервые на ее памяти Дорис выразилась так грубо, да еще упомянула мужские интимные органы. И действительно, весь мир Ноэль перевернулся вверх дном. Внезапно внутренний голос прошептал ей: «Знаешь, а ведь она права. Наверное, ты напрасно медлила так долго. Ты должна действовать».
Ноэль вдруг переполнило безрассудное желание увидеть дочь.
Она схватила ключи от машины, удобно припаркованной возле задней двери дома.
– Я скоро вернусь и отвезу тебя к доктору Рейнолдсу, – пообещала она. – Ты часок побудешь дома одна?
– Я же не труп. По крайней мере пока, – фыркнула бабушка. Но в ее глазах была тревога – не за себя, а за Ноэль. – Будь осторожна, слышишь?
Сидя в своем надежном сером «Вольво», ни на милю не превышая скорость, Ноэль боялась, что суставы ее пальцев, сжимающих руль, прорвут кожу. Предостережение адвоката то и дело всплывало у нее в голове, подмигивало ярким желтым цветом, но почти животное стремление защитить дочь крепло с каждой минутой. «Я справлюсь, – уверяла она себя. – А если начнется скандал, я просто… уеду».
Проезжая по мосту и сворачивая на Ирокез-авеню, она вдруг вздрогнула от новой пугающей мысли: а если никого не окажется дома?
Поскольку ее жизнь изменилась, ей и в голову не приходило, что остальные живут как прежде – для них наступил очередной обычный день. В такой час Роберт должен быть на работе, наконец сообразила она. Он не привык бездельничать. Но он не настолько беспечен, чтобы оставить дочь на попечение приходящей няни. Эмму он мог доверить лишь одному человеку.
Останавливаясь перед домом номер 36 по Рамзи-Террас, Ноэль была уверена, что увидит на подъездной дорожке белый «кадиллак» свекрови. Но вместо «кадиллака» возле дома была припаркована «ауди» Роберта, и это изумило Ноэль. Выйдя на тротуар, она внимательно оглядела вымощенную плоскими камнями дорожку, будто ожидая, что поперек нее протянута веревка.
Длинный особняк в стиле Тюдоров с высокими окнами и лепниной на стенах встретил ее неприветливо. Почему она не явилась сюда сразу? Зачем искала предлог? Ноэль вспомнила, сколько раз ей приходилось готовить ужины на скорую руку, когда Роберт звонил и сообщал, что привезет с собой нескольких деловых партнеров. В воскресенье после церкви к ним на ленч заезжали свекор со свекровью и засиживались до вечера. Но стоило Ноэль пожаловаться на усталость, Роберт раздраженно напоминал ей, что всю работу делают горничная и садовник. Можно было бы нанять и няню, если бы она согласилась переложить на нее хотя бы часть забот. Как будто Эмма была обузой!
Ноэль понимала, что во многом виновата она сама. Никто ни к чему не принуждал ее, угрожая оружием. И разве не сама она под влиянием Роберта превратилась в пассивное существо, так доверчиво шагнувшее в расставленную ловушку?
«Может быть, но больше это не сойдет ему с рук».
