— Не знаю… Фары давно горят?
— Ну… Минут двадцать… Мы включили их, чтобы…
— Значит, двадцати минут хватило… Эти фары… Они не родные… Джей-Си их поставил и, видно, подключил напрямую к аккумулятору… А он для такого напряжения не предусмотрен… вот и разрядился… сдох…
— Ненавижу автомобильных умельцев! — скрипнула зубами Ивана.
Они ни с чем вернулись в дом и обрисовали ситуацию Марку.
— Слушайте. Мы ведь даже не знаем, что произошло. Надо позвонить во что бы то ни стало. Идите пешком.
— Пешком! Но это как минимум…
— Я прикинул, с полчаса хорошим шагом, — устало сказал Патрис.
— Марк прав. Другого выхода нет. Только найди нам фонарик. А то в пяти шагах ничего не видно.
— Не знаю почему, но меня это совсем не вдохновляет, — протянул Патрис, ломая голову, где тетя могла держать фонарик. Вдруг всплыло воспоминание: у тети была керосиновая лампа… Он пошарил под раковиной, в посудном шкафчике и наконец нашел что искал в пирамиде старых кастрюль. Лампа была грязная и воняла керосином, но, похоже, могла еще послужить. Патрис поджег фитиль зажигалкой Иваны, и желтоватое пламя осветило стеклянный колпак.
— Жуть, — вздохнула Ивана.
— Ничего другого нет. Ну, идем и вернемся с подмогой.
Патрису хотелось, чтобы это прозвучало ободряюще, но голос его не слушался.
— Давайте скорей.
Оставив домик позади, Патрис и Ивана пошли вверх по узкой, засыпанной гравием дороге.
Впереди была ночь, казавшаяся им бездонной ямой.
15. Ивана
Ивана шла, держа руки в карманах, чтоб было теплее.
Но она все равно замерзла, даже горло побаливало.
«Завтра ангина обеспечена», — подумалось ей.
Тут она вспомнила про Джей-Си, которому вот уж правда пришлось лихо, и о Кати, которая, возможно, лежала сейчас где-то раненая. Ивана впервые оказалась в экстремальной ситуации; раньше ей часто случалось спрашивать себя, что бы она в такой ситуации делала. Смогла бы прыгнуть в воду, чтобы спасти ребенка? Встать между жандармом и демонстрантом? Готова ли рискнуть жизнью или совершить что-нибудь «этакое», чтобы кому-то помочь? На все эти вопросы она так и не находила ответа. Только
И вот теперь она впервые в жизни на самом деле оказалась в подобной ситуации — и на что ее хватило? Брести по ночной дороге в надежде отыскать телефон? Внутренний голос ехидно нашептывал ей, что выглядит она жалко. Тот же внутренний голос нашептывал, что им надо было разделиться: одному пойти звонить, другому еще поискать в лесу Кати, третьему побыть с Джей-Си, да еще неплохо бы кому-то добраться до пустого дома на том берегу.
Но она боялась.
Боялась отправиться по этой дороге в темноте одна.
Боялась одна блуждать по лесу.
В общем, Ивана боялась ночи.
Она глубоко вдохнула холодный воздух. Дорога шла вверх, свет из окон домика позади постепенно убывал.
Патрис шагал рядом с ней, глядя себе под ноги. Судя по виду, он был в таком же напряжении, как и она. Ивана попыталась нарушить молчание.
— А твоя тетя много лет жила здесь совсем одна? — спросила она.
— Да. Я так и не понял, что с ней случилось, и даже толком не знаю, кем она приходилась моей матери.
— Она ей не сестра?
— Нет. Мы звали ее тетей, так… так проще… У матери была двоюродная сестра, она вышла замуж за человека, который уже имел дочь от первого брака. Эта дочь и есть моя тетя Мишлин.
— Действительно, такому родству, по-моему, и названия нет. Тетя — это хоть понятно. Но почему она жила здесь совсем одна? Как-то странно все-таки…
— Мне кажется, тетя из тех людей, кому не повезло в жизни, такие рано или поздно предпочитают удалиться от мира.
Ивана помолчала, раздумывая, стоит ли попросить Патриса рассказать о тете подробнее. Наконец она все же спросила:
— А почему ты считаешь, что твоей тете не повезло в жизни?
Патрис шмыгнул носом. В профиль, в темноте, очкастый и толстощекий, он выглядел маленьким мальчиком.
— У нее были проблемы… психологические… В общем, подростком она вдруг вбила себе в голову, что «одержима» какими-то силами. Думаю, для ее родителей это было ужасно, и ее мать… она не выдержала и покончила с собой…
— Действительно. Ужас.
— Самый ужас начался позже. Она требовала изгнать эти силы. И ее отец, хоть он и не верил во всю эту чушь, нашел экзорциста. Настоящего, с бумагой из Ватикана и все такое.
— Ну, и?
— Ну, и никто не знает, что там произошло. Несколько месяцев этот тип приходил каждый день, якобы совершал «одиннадцать обрядов по методике Папы Павла V», а потом сказал, мол, все кончено, он изгнал беса по имени Самаэль и девочка исцелена.
— Так это же хорошо?
— Да… Но она после этого оказалась беременной.
— Святой отец?
— Угу. Он, правда, клялся, что ни при чем, но больше некому. Представляешь, какой подонок — несколько месяцев насиловал малолетку чуть ли не на глазах у родителей.
— И… Она оставила ребенка?
— Хотела оставить, но он родился мертвым на седьмом месяце, что-то с сердцем. После этого она опять стала чудить. Чаще все было вроде бы нормально… Но это как море подо льдом, знаешь, сверху гладь, а под ней штормит. Иногда случались срывы, и она месяцами лежала в клиниках. С людьми она виделась все меньше, ей был нужен покой, вот она и поселилась в этом доме. Думаю, ей здесь было хорошо.
— А почему она больше здесь не живет?
— Не знаю. Она сильно сдала под старость, да и головой стала слаба.
Патрис обернулся, как будто услышал что-то. Дорога в этом месте поворачивала, и дом окончательно скрылся из виду. Ивана поежилась: ей вдруг показалось, будто они одни во всем мире. Это ощущение усиливалось оттого, что они теперь видели сверху изрядную часть леса, который под ночным небом был похож на странный черный мох. Озеро же, густочерное, смахивало на бездонную пропасть.
Ивана вдруг обратила внимание на одну неуместную деталь: что-то было в этой картине не так.
— Слушай, Патрис, ты ведь говорил, что в доме на том берегу озера никто не живет?
— Да, а что?
Ивана сощурилась. То, на что она смотрела, было далеко. Очень далеко. Но что может быть заметнее пучка фотонов в ночи?
— А то, что там в окне горит свет.
