заставил появиться свой бесценный мужской орган и наполнил кровью поясницу. Когда ко мне пришла уверенность в том, что я справлюсь, я открыл глаза.
Дульнесса глядела на меня с ужасом.
— Немедленно убери эту мерзость! — закричала она. — О, боги! Да он похож на те булавы, которыми лупили друг друга древние рыцари. Ты бы просто-напросто убил меня им!
— Сожалею, что не могу быть вам полезен, мадам, — сказал я. — Я тоже боялся, что это не покажется вам приятным. Но почему же мистер Багардо послал к вам меня? Это похоже на одну из тех бессмысленных шуток, которые так любят изобретать человеческие существа. Если Багардо способен удовлетворить множество женщин зараз, то, мне кажется, он должен был быть только рад возможности…
— Да врет он все, прохвост! Только в болтовне и силен, а на деле… Ха! Последний раз ему пришлось звать на помощь Стиглара. А вот человек-обезьяна — другое дело. Этот стоит троих.
— И все человеческие особи женского рода испытывают такую потребность в постоянном наполнении?
— Нет, я особый случай. А все Арканиус виноват, зараза. Я отшила его, а он наложил на меня за это проклятие ненасытности… Грязный старикашка! Какое счастье, что его сцапал демон! Но я-то осталась заколдованной, и ни один колдун не может снять заклятия.
— Возможно, со временем его действие сотрется, — предположил я. — С заклятиями так бывает.
— Хорошо бы… А то ведь свихнешься, если несколько раз в день не получишь своего…
— Но ведь когда кругом столько жаждущих подсобных рабочих…
— Сколько раз в год они моются? Нет уж, я предпочитаю чистых любовников. Но знаешь, иногда так припрет… Ну, ладно. Что там у тебя с картами? Насколько тебя обчистили?
Я рассказал о своей потере.
— Ха! — воскликнула она. — Это похоже на Багардо: сначала дать деньги, а потом за карточным столом отобрать их.
— Ты хочешь сказать, что он меня обманул?
— Конечно. А ты как думал, недотепа?
Я поразмышлял.
— Должно быть, в этом и заключается суть уловленной мной вибрации.
— Ты умеешь читать мысли?
— Нет, только улавливаю различные вибрации, которые выдают эмоции других существ.
— Сколько он тебе платит?
— Три пенса в день.
Она хрипло захохотала.
— Мой дорогой Эдим, сейчас же ступай к Багардо и заставь его удвоить эту сумму: даже наемным рабочим он платит по шесть пенсов. Тогда и деньги у тебя будут, и этому мошеннику нос утрем.
Я сделал все, как она мне посоветовала. Багардо от всего сердца посмеялся над рассказом о неудавшемся обольщении Дульнессы. Это привело его в такое хорошее расположение духа, что он даже согласился повысить мне плату, конечно, принимая во внимание исчезнувшую половину. Мы возобновили игру. Я был настороже и ловил волны-предупреждения. Вскоре мне удалось несколько раз добиться преимущества. Багардо пристально посмотрел на меня и сказал:
— Должно быть, я утратил чутье карты. Как бы там ни было, пора спать. Нам придется рано вставать — двинемся в Ориноко. Но я должен сказать, мастер Эдим, что ты овладел искусством игры в скиллет быстрее, чем любой из моих учеников. Ты, милый, часом мысли не читаешь?
— Нет, хозяин. — Мой ответ был правдивым, если употреблять слово «мысли» в точном значении этого слова, как способ интеллектуального выражения, но с философской точки зрения это слово можно было толковать шире, включая его в круг образов и эмоций, поэтому я добавил: — Принцип не труден. Как говорят в моем мире, совершенство достигается практикой.
— Очень жаль, что ты не читаешь мысли: я мог бы использовать это в представлении. А теперь запомни: когда появляются посетители, ты должен вести себя, как настоящий дикарь. Они именно того и ждут. Рычи, вой, тряси решетку, словно хочешь сразиться с парочкой львов. Сделай вид, что ты хочешь вырваться из клетки.
Унгах сказал:
— Шеф, я думаю…
— Оставь свои мысли при себе, мастер Обезьяна. Я уверен, что демон свое дело знает.
Ориноко, лежащий у Кийамоса выше Ира, крупнее, чем Эвродиум, но меньше Чемниза. Мы планировали провести там два полных дня и дать три представления: два вечером и одно следующим утром. Первое представление мы начали тем же вечером.
Первым лбом, вошедшим в палатку с чудовищем, был старик с неуверенной походкой. По исходящему от него запаху вина я заключил, что нетвердость его походки объясняется не одним лишь возрастом. Он неуверенно приблизился к моему фургону и вперил в меня мутный взгляд. Я тоже уставился на него, не желая утруждать себя приступами «ярости» для одного-единственного зрителя. Старик вытащил бутылку и отхлебнул из нее. Потом пробормотал:
— Чтоб мне в дерьме утонуть, уже повсюду их вижу. Вон, привидение! Сгинь! Изыди! О, боги, дайте мне пить свое молочко спокойно! Единственное мое утешение, в мои-то годы…
Он зарыдал и побрел прочь, а в палатку хлынули другие гляделки. Когда Багардо произнес свою речь, я завыл, зарычал, заскрежетал и принялся трясти решетку. Помня наставления, я выбрал два прута и тянул их, пока они не согнулись. Ближайшие лбы отпрянули, ноте, кто стоял дальше, подались вперед. Багардо послал мне одобрительную улыбку. Ободренный, я рванулся вперед, как дракон с болот Кшака, и пустил в ход всю свою силу. Прутья подались. Один с громким треском вылетел из нижнего паза. Я вырвал его и отшвырнул. Потом, как мне было велено, я просунулся в образовавшееся отверстие и выскочил из клетки, рыча на ближайших зевак. Я не имел намерения причинять вреда посетителям. Но передние зрители с ужасающими криками бросились назад. Через несколько мгновений земля покрылась месивом барахтающихся тел. Обитатели Первого уровня боролись, вскакивали и снова валились друг на друга, в ужасе крича:
— Дракон на свободе!!!
Когда они вывалились на улицу, их паническое состояние передалось другим, и вся толпа ринулась к выходу из главного шатра. За все время моего пребывания на 12-ом уровне я никогда не был свидетелем такого нелепого поведения. Может, мы, демоны, и тугодумы, но никакой неприятный сюрприз не сделает нас безумцами.
Некоторые пытались взобраться наверх или спрятаться под складками ткани, опоясывающей участок. Те, кто был сбит с ног или ранен, ковыляли или ползли к выходу. Борьба разгоралась с новой силой. Несколько игорных касс опрокинулось, и горожане начали растаскивать добычу. Шатер затрещал. Кто-то крикнул:
— Эй, деревенщина!
Как потом выяснилось, это относилось к нашим подсобным рабочим, и те, разозлившись, обрушились на лбов с шестами от палаток и другим подхваченным на ходу оборудованием. Оглушающий шум затих лишь тогда, когда все лбы, еще способные передвигаться, убежали. Многие остались лежать на участке — одни из-за ушибов, другие потому, что были без сознания. Я отыскал Багардо, носившегося тут и там в тщетной попытке навести порядок.
Увидев меня, он закричал:
— Ты разорил меня, вшивый ублюдок! Я убью тебя за это!
Другие бегущие разъединили нас, и я потерял его из виду.
Я поспешил за Унгахом тушить пожар, вспыхнувший в одной из палаток. К тому времени, когда мы его одолели, человек в шлеме и кольчуге, со шпагой в руке, появился верхом у входа. За ним пешим ходом следовала толпа местных с ломами, острогами и палками. Тот, что сидел на лошади, протрубил сигнал.
— Кто, сорок девять чертей, ты такой? — заорал Багардо, пытаясь преградить ему путь.
— Бальто, констебль Акникса, а это — представители от города. Теперь слушайте. Все вы отправляетесь под арест за оскорбление граждан Ориноко. Там вам будет предъявлено обвинение в
