Лайон Спрэг Де Камп, Бьёрн Ниберг
Мститель
(Конан. Классическая сага — 48)
ПРОЛОГ
Целых два месяца после битвы у города Танасул — битвы, где были разгромлены вторгшиеся в Аквилонию немедийцы и их союзник, чародей Ксальтотун, — Конан трудился без сна и без отдыха, приводя в порядок свое королевство, залечивая раны, нанесенные стране захватчиками, а также принимая от Немедии оговоренное возмещение убытков.
Потом Конан засобирался в Немедию сам. Ему предстояло вернуть на родину плененного короля Тараска и забрать к себе в Аквилонию девушку по имени Зенобия — ту самую, что спасла ему жизнь, когда он был брошен в дворцовые подземелья Бельверуса, немедийской столицы. Перед тем как ехать за нею, Конан тактично распустил свой гарем. По отношению к женщинам он всегда вел себя благородно: прощаясь с прекрасными наложницами, он первым долгом каждой подыскал мужа или иного защитника и опекуна.
Поездка в Бельверус и обратно превратилась в триумфальное шествие, не омраченное ни единой случайностью. Вернувшись в Тарантию, Конан отпраздновал свою свадьбу с Зенобией со всем блеском и пышностью, на которую только было способно богатое древнее королевство.
Последующие несколько месяцев пролетели для Конана незаметно — так поглотили его государственные дела и обретенное наконец семейное счастье. Хорошо знавшим Конана оставалось лишь удивляться: сорокашестилетний король сделался однолюбом и даже кое в чем слушался жену. Впрочем, своенравный киммериец всегда был непредсказуем.
Однако потом произошло непредвиденное…
«…Знай же, о принц: варвар Конан наконец достиг высшей славы и власти, сделавшись королем Аквилонии — сверкающей жемчужины зеленого Запада, с ее доблестной знатью, стойкими воинами, отважными стражами границ и прекрасными женщинами. Но темные, жуткие силы по-прежнему усердно трудились, пытаясь поколебать трон Конана и сокрушить его будущность. Ибо в ту самую ночь, когда вся Тарантия весело пировала, празднуя мирную годовщину победы над Валерием, Амальриком, Тараском и волшебником Ксальтотуном — в ту самую ночь кошмарная крылатая тварь схватила Зенобию, молодую жену короля, и унесла ее далеко на восток. Без промедления отправился Конан на поиски похищенной подруги. Он поехал один, полагая, что путешествовать одному, и притом инкогнито, сподручнее, нежели во главе войска…»
…Густая тьма царила меж каменных стен. Тонкие длинные свечи, горевшие в железных скобах, тщетно силились ее разогнать. Посреди зловещего покоя стоял ничем не украшенный стол, а за ним сидел некто в широкой мантии с капюшоном — некто едва различимый в окружающей мгле. Он был не один, но того, с кем он, казалось, молча беседовал, взгляд различал еще с большим трудом — просто неясная тень, скорчившаяся в темном углу…
А потом по комнате пронесся вихрь, словно бы поднятый взмахом огромных крыл. Заметалось пламя свечей — и сидевший за столом остался в одиночестве…
I КРЫЛЬЯ В НОЧИ
Неприступные стены королевского дворца в Тарантии чеканным силуэтом выделялись на темнеющем небе. По бастионам взад и вперед прохаживались часовые — каждый с мечом у бедра и с алебардой, вскинутой на плечо. Впрочем, сегодня никто особо не нуждался в их бдительности. Подъемный мост был опущен, а решетки ворот — подняты. Во дворец съезжались гости — нарядные рыцари и дворяне со своими дамами.
Острый глаз тотчас выделил бы Просперо — полководца короля Конана и его правую руку. Просперо шел неторопливой походкой, разодетый в малиновый бархат с золотыми леопардами Пуантена, вышитыми на груди. На ногах его красовались высокие сапоги из великолепной кожи, выделанной в Кордаве. Был там и Паллантид, командир Черных Драконов, не успевший снять легкой кольчуги. Вот показался Троцеро, наследный граф Пуантена, прямой и страстный по-юному, несмотря на серебряную седину в волосах. Пришли графы Манары и Кутена, бароны Лора и Имируса и еще многие, и каждый вел под руку красавицу в шелках и атласе, а слуги едва поспевали убирать прочь носилки и золоченые колесницы, доставившие вельмож.
В Аквилонии царил мир. Вот уже более года прошло с той поры, как немедийский король, оживив ахеронского чародея Ксальтотуна, попытался отнять у Конана его королевство и корону, которую за несколько лет перед тем киммериец сорвал с окровавленной головы тирана Нумедидеса, павшего от его руки прямо на троне.
Тогда, год назад, немедийцы потерпели полное поражение. С них взыскали немалый выкуп, заставив возместить причиненный Аквилонии ущерб, а иссохшая мумия Ксальтотуна унеслась на таинственной колеснице обратно в неведомое логово мрака. Власть короля Конана крепла день ото дня, ибо правил он мудро и справедливо, и народ отвечал ему преданностью и любовью. Единственным источником беспокойства были непрекращающиеся набеги пиктов на западной границе. Однако пиктов сдерживали закаленные войска, стоявшие на Громовой реке.
Сегодня Тарантия праздновала и веселилась. Сотни факелов, укрепленных рядами, озаряли дворцовые ворота. Многоцветные туранские ковры укрыли грубые каменные плиты двора. Нарядные слуги опрометью носились туда-сюда, направляемые и подгоняемые окликами дворецких. Король Конан давал бал в честь своей супруги Зенобии, некогда рабыни из сераля короля Немедии. Когда плененный Конан был брошен в подземные темницы Бельверуса, она помогла ему бежать — и за то удостоилась величайшей чести, которая только могла достаться женщине в западных странах: Конан сделал ее королевой Аквилонии, самой могущественной державы западнее Турана.
От взоров гостей не укрылось пылкое чувство, связывавшее венценосных супругов. Выражение лиц, жесты, взгляды — все было достаточно красноречиво. Казалось даже, Конан вот-вот отбросит лицемерную сдержанность, предписываемую цивилизацией, и, подчинившись зову своей варварской крови, могучими руками прижмет к сердцу милую королеву. Но нет — он стоял на расстоянии вытянутой руки от нее, отвечая на поклоны и реверансы гостей. Делал он это с изяществом, которое казалось врожденным, но которое он на самом деле усвоил совсем недавно.
Время от времени король поглядывал на дальнюю стену: туда, где было развешано множество замечательного оружия — мечей, копий, боевых топоров, палиц и дротиков. Король рад был видеть своих подданных, занятых мирным трудом, но варвар в нем тосковал по льющейся крови, по хрусту вражеских лат и костей под ударом меча. Сегодня, конечно, подобные мысли были совсем ни к чему. Конан отвел глаза от оружия и любезно кивнул прелестной графине, склонившейся перед ним.
Множество прекрасных женщин съехалось в ту ночь во дворец. Любой ценитель поневоле призадумался бы, доведись ему избирать красивейшую, — во всяком случае, среди приглашенных. Ибо с молодой королевой не мог сравниться никто. Облегающее, с глубоким вырезом платье подчеркивало совершенство ее тела; серебряный обруч едва удерживал массу роскошных, волнистых черных волос. Но всего более красили королеву врожденное благородство и доброта, которыми лучилось ее лицо, — качества,